Валентина. Тебе надо было спросить меня сегодня утром, до разговора с детьми. Но тебе и в голову не пришло, что я могу отказать.
Она смотрит на Софью, которая ничего не отвечает.
Скажи, пожалуйста, с чего бы мне давать тебе деньги, если я не одобряю твоей затеи?
Молчание. Софья просто сидит и смотрит на нее. Валентина отворачивается.
Тебе просто не повезло. Неудачный исторический момент. В двадцатые годы это было очень просто.
Софья. Да, я слышала.
Валентина. В начале Советской власти не нужно было даже согласия мужа. Можно было попросить развод, просто отправив по почте открытку и три рубля. Приближалась революция полов! Надо сказать, у меня уже тогда были сомнения на этот счет.
Обе женщины улыбаются.
Какое-то время у меня был ухажер. Или лучше сказать, я очень старалась его заполучить. Еще один солдат. Как и вам, нам было некуда пойти. После Парижа нравы в России казались мне просто смехотворными. Потому что уже тогда все вокруг возмущались, если кто-то открыто выказывал свои чувства. Не одобряли! И вот нам пришло в голову, что на вокзалах можно открыто обниматься, потому там все время кто-то с кем-то прощается. Мы стали ходить на вокзал и притворяться, что кто-то из нас уезжает, и вволю обнимались на платформе. Мы попрощались тысячи раз! А поезда один за другим уходили без нас. Пока в один прекрасный день к нам не подошел работник вокзала и не сказал: «Ну что, не надоело еще на поезда глазеть?» (Умолкает, погруженная в мысли). Что у вас впереди? Маленькая комната на окраине. Безденежье. Дети тебя возненавидят за то, что ты увезешь их от отца, от благополучия, к которому они привыкли. От человека с положением, который вписывается в систему. Человека, которому здесь хорошо.
Софья. Да, возможно.
Валентина. А ты подумала, как на нем отразится развод? Он же член партии!
Софья. Конечно, я знаю. Но если я этого не сделаю, то сама себя не смогу уважать.
Валентина смеется.
Валентина. Я тебя умоляю! «Себя уважать»! Кому до тебя есть дело? Не обманывайся на свой счет. Ты просто частное лицо. Никого не интересуют твои любовные приключения где-то в маленькой квартирке. Но вот Григорий — другое дело, он многим рискует. Может потерять положение, влияние, друзей. К нему станут относиться с недоверием. А это уже начало конца.
Софья сурово смотрит на мать.
Софья. Ну и что. Я больше не могу быть замужем за партией. (Качает головой). А насчет себя я всегда знала… я же работаю с молодежью, я «носитель идей» — при моей профессии у меня никаких перспектив, если я не подам заявление в партию. Так что недалек тот час, когда мне предложат принять окончательное решение. (Она на минуту умолкает). А так этот момент никогда не наступит.
Валентина. Да, ты права, наверное…
Софья. По-моему, в наше время надо просто затаиться и тихо проживать свою жизнь.
Валентина. И поэтому ты выбрала Петра Васильевича.
Софья. Да.
Валентина. Потому что он никчемный, пассивный человек без каких-либо амбиций. Я же вижу. И тебе импонирует его пассивность.
Софья. Для меня в этом его главное достоинство! Что же тут плохого? Особенно после Гриши. Я очень рада, что Петя никуда не лезет.
Валентина. Согласна, в этом есть что-то привлекательное. Но всему же есть предел.
Софья. А ты считаешь, Петя чересчур пассивен?
Валентина. Да он же совершенно безнадежен! (Улыбается). У всех есть какие-то мечты. О том, как все могло бы быть иначе. Мы все мечтаем о чем-то другом. Для тебя — это Петр Васильевич. Ты видишь в нем свое спасение, уход от действительности. Только что будет, когда он станет твоей реальностью, а не избавлением от нее? Твоей жизнью?
Софья. Не знаю.
Валентина. А ты задумывалась…
Софья. Я обо всем задумывалась.
Валентина. Да может, ты его возненавидишь, как сейчас Гришу!
Софья. Нет, что ты.
Валентина. Все, что сейчас тебе кажется таким привлекательным: эти его манеры, то, как он шляпу мнет в руках, его мягкость — когда это станет твоей жизнью, то на поверку может оказаться невыносимым.