Оставляю послание на кроватке Софии – нарисованное фломастером сердечко со словами «с любовью от мамы». Я всегда так делаю, отправляясь в рейс, с тех пор как она научилась читать.
– Ты получила мое послание? – однажды спросила я, когда звонила по видеосвязи, чтобы пожелать Софии спокойной ночи. Уже не помню, куда я летала, вот только солнце стояло еще высоко, а от вида выкупанной в ванне Софии мне безумно захотелось домой.
– Какое послание?
– У тебя на кроватке. Я оставила его на подушке, как всегда.
От тоски по дому я стала эгоисткой. Мечтала, чтобы София скучала по мне только потому, что по ней скучала я.
– Пока, мамочка. Мы с Катей делаем рождественский вертеп.
Экран накренился, и я осталась разглядывать потолок в кухне. Я завершила вызов, прежде чем Катя сумела меня пожалеть.
По дороге в аэропорт я включаю «Радио-2», но чувство вины забивает его и заставляет прислушаться к себе.
– Люди должны работать, – произношу я вслух. – Такова жизнь.
Я сказала Адаму, что поменялись смены, я пыталась выпутаться, но улечу на пять дней, и что с этим поделаешь? Работа есть работа.
Я соврала.
Глава вторая
9:00. Адам
– Тебя хочет видеть начальница.
У меня разыгрывается изжога, пока я с трудом пытаюсь принять более-менее нормальный вид. Эти четыре слова хотя бы когда-нибудь заканчивались чем-то хорошим?
– А, ну да.
Я сижу за столом, мои руки внезапно становятся слишком крупными и неловкими, словно я лицом к лицу с огромной аудиторией, а не с любопытным взглядом Уэя.
– Она сейчас в отделе уголовного розыска.
– Спасибо.
Я хмуро смотрю на монитор компьютера. Быстро перебираю бумаги на столе, будто что-то ищу. Мне нужно составить предварительное обвинительное заключение по ограблению, снять показания по тяжким телесным повреждениям; дело может обернуться убийством, если потерпевший не выкарабкается. Необходимо сосредоточиться на работе, требующей внимания, вот только вместо этого я потею так, что намокает воротник, и гадаю, что означает этот вызов. Я чувствую, как Уэй смотрит на меня, и думаю, успел ли он выяснить, зачем меня вызывает к себе Батлер.
Пышные хлопья снега медленно падают на внешний подоконник. В комнате забытый всеми телефонный вызов перескакивает от одного пустого стола к другому, пока кто-то наконец решает пожалеть звонящего и берет трубку. Я отыскиваю дело о тяжких телесных и просматриваю список свидетелей. Я могу целый день не появляться в участке, разбираясь со всем этим, и если пропущу сообщение от инспектора уголовной полиции, то… Ну, я снимал показания или говорил по телефону с «Помощью жертвам преступности». Я сую дело в рюкзачок и встаю.
– Надеюсь, ко мне в кабинет направляетесь?
Голос бодрый и веселый, почти приятный, но уверенности у меня не прибавляется. Я повидал достаточно много офицеров полиции, с улыбкой приглашенных в кабинет инспектора уголовной полиции Наоми Батлер, которые через полчаса выходили оттуда, с горечью сжимая в руках подписанную ею копию официально наложенного взыскания.
– Вообще-то, мне надо…
– Это ненадолго.
Батлер не дает мне ни малейшей возможности возразить, когда выходит из отдела уголовного розыска и шагает в сторону своего кабинета, так что мне остается лишь следовать за ней. Начальница в белых кроссовках, брюках в тонкую полоску, серой шелковой блузке, перехваченной ремешком с набивным пятнистым узором. На самом верху одного уха красуется маленькая серебряная сережка. Я шагаю за ней, словно мальчишка, идущий в кабинет директора, перебирая в уме любые причины, по каким она могла меня к себе вызвать, и останавливаюсь на одной, самой главной. На той, из-за которой я могу все потерять.
Когда Наоми Батлер заняла должность инспектора уголовной полиции, она оттащила от окна тяжелый стол и поставила его так, чтобы тот «смотрел» на стеклянную дверь, которую она сейчас закрывает. Это означает, что мне не остается ничего иного, как сесть спиной к коридору. Я совершенно уверен, что в ближайшие несколько минут Уэй найдет предлог пройти мимо с одной-единственной целью: определить степень взбучки, которую я получу. Я сажусь прямо. Спина может многое рассказать о состоянии человека, и я как-нибудь обойдусь без того, чтобы Уэй прибежал обратно и сообщил всем остальным, что я понуро сидел в кабинете начальницы.
– Как дела?
Батлер улыбается, но взгляд у нее жесткий. Она так пристально смотрит мне в глаза, что становится больно, и мне приходится моргнуть, чтобы избавиться от ее «захвата». Один-ноль в пользу Батлер. На спинке ее кресла висит байкерская куртка, которую она носит в любую погоду, и когда Батлер откидывается назад, кожа жалобно скрипит. На столе стоит полицейская рация, настроенная на местную волну. Поговаривают, будто Батлет никогда ее не выключает, даже дома, вмешиваясь в любое заинтересовавшее ее дело.