— Это присказка Екатерины Первой. Первой и единственной Императрицы Российской Империи. Екатерины Великой. Екатерины Шальной. Императрицы Апокалипсиса…
Я хотел на это присвистнуть, но волевым усилием удержался — суеверие одержало верх, вспомнилось: «не свисти в доме — денег не будет». Глупость, конечно, но глупость приставучая.
— Та, что после Грозного правила? — уточнил я и тут же выдвинул вопрос-предположение. — Она ведь мертва?
— Была бы она мертва, твоя давешняя оговорка не являлась бы проблемой, сынок, — мрачно посмотрел на меня, сидящего на кровати отец. — Так от кого ты её слышал?
— От своего Учителя.
— Истории?
— Дара.
— У тебя… есть… Учитель?
— А ты думал, я сам по себе, взял и вдруг стал настолько сильным, чтобы Баталодора на поединке, как комара, прихлопнуть? Естественно, у меня есть Учитель.
— Кто?
— Медик из Лицея. Водница высокого Ранга, — не торопился я делиться своим знанием о настоящей личности Катерины. Если отец в курсе дела, то и так поймёт. А, если нет — то не я буду тем, кто разболтал её тайну. Тем более, если составить себе труд подумать, то, кроме тех её собственных слов, никаких других доказательств того, что Катерина, которую я знаю, действительно, та самая, Шальная — у меня и нет. Ну Водница, ну Ранг явно на Богатырский тянет, ну сморозила она что-то там, ну пытала, чуть было совсем не угробив — и что? Конкретные прямые доказательства где? Мало ли, что и зачем она про себя придумать могла и мне, лопуху развесистому, на эти самые лопухи навешать? Может, у неё самой — «синдром восьмиклассника», и ей захотелось выглядеть передо мной значимее, чем на самом деле есть?
Может ведь такое быть? Может. Вот и дело-то, что — может! Так что, за языком своим следить надо! Дабы не спиздануть лишнего. Итак, вон уже… успел отметиться перед «безопасником».
Но вдруг пришла мне в голову интересная мысль. И я даже толком её обдумать не успел, как она уже сама собой с языка сорвалась.
— А что ты о Кощее знаешь? — спросил я отца и имел удовольствие тут же пронаблюдать за резким изменением выражения его лица. И не только.
Пётр Андреевич зло зыркнул и вмазал кулаком по стенке, рядом с которой стоял. Да так вмазал, что от места удара по ней трещины разбегаться начали. Ударил, а после эмоционально выругался.
— Я уже жалею, что тогда настоял и всё-таки отправил тебя в этот Питер! — была первая относительно цензурная его фраза. А потом, не став больше допытываться (но и сам, зараза, на вопрос не ответил), объяснил мне текущую ситуацию, что сложилась по итогам моей беседы с «безопасником». После чего, я уже и сам о Кощее думать забыл — и без этих пыльных тайн свеженьких проблем с головой хватило!
Правда, «беседа» наша на том не закончилась. Ведь был ещё один закономерный вопрос, который Пётр Андреевич не мог не задать. А я — не мог не ответить. Никак не мог.
— Так откуда ты знаешь, что Осирио мёртв? И… кто его убил?
— Я его убил, — с неохотой и вздохом пришлось признаться мне.
— Как? — хмурясь, спросил отец. Что интересно, недоверия в его тоне не прозвучало.
— Екатерина Васильевна научила. Ты же знаешь, что Водники и Воздушники — самые лучшие убийцы Одарённых… всех Рангов?
— Знаю, — медленно и с видимой неохотой сказал он. — Научила, значит…
— Ну так я же не просто так её своим Учителем назвал.
— А она тебе?
— Что, она меня?
— Она тебя своим Учеником назвала? — серьёзно спросил отец. А я задумался… И правда, называла ли?
— Учёбу предлагала. Сложностями и болью пугала. Я согласился… А вот назвала ли… не помню. А это важно?
— Важно, — ответил Пётр Андреевич. — Ещё важнее было бы, если бы она это при свидетелях сделала.
— Значит, зря я тебе сказал? — напрягся я.
— Мне можно. А при чужих, лишний раз не тяни свой язык. Пока не назовёт сама, не след тебе так называться.
— Понял, — серьёзно кивнул я. — Запомню.
— Научила Грандов убивать, — переключившись с поучений на прежнюю тему, спросил он. — А ещё чему?
— Выживать. Руки-ноги отрезанные на места приращивать…
Пётр Андреевич снова выругался. Правда, стену колошматить больше не стал. Да и причину своей ругани объяснять тоже. Чуть позже, когда успокоился… Сахар! Что вообще происходит? Я отца таким эмоциональным и… открытым с самого детства своего раннего не видел! Он всегда для меня молчаливой непоколебимой глыбой мощи и уверенности был! Слова лишнего от него не услышишь. А уж, что б он так матерился… хм? Неужто я для него… равным восприниматься начинаю?
— Ладно, сделанного не воротишь. Что дальше планируешь? Что делать будешь? — обратился ко мне отец.