– Ну уж нет! – невольно улыбнулся Шала Хан. – На этот счёт будь спокойна. Наши люди ни в каких обстоятельствах не станут книги писать. Просто не смогут. Ни на каком языке. Наше сознание так устроено. Мы даже в шутку говорить о том, чего не было, учимся десятилетиями, не то что истории сочинять.
– Ладно, согласна. А это может быть человек из другой потусторонней реальности, не похожей на ТХ-19? Который зачем-то пошёл туда и застрял.
– Горячо, – сказал Шала Хан.
– В смысле правильно? Я угадала? Ты знаешь? Всё так и есть?
– Не совсем, – вздохнул Шала Хан. – Гораздо сложнее. Не знаю, как сформулировать. Но ладно, попробую. Чтобы ты не беспокоилась о неведомых товарищах по несчастью и спокойно спала. Ты когда училась, ходила на публичные лекции по философии?
– Иногда.
– Про старинную гипотезу об одновременном существовании нескольких равноправных вероятностей реальности хотя бы краем уха слышала? То ли Новые Спящие Третьего Континента, то ли наша Горная Школа, я уже за давностью лет позабыл.
– Не уверена. Но, наверное, понимаю, что ты хочешь сказать. В книгах звучат голоса из другой вероятности?
Шала Хан обрадовался:
– Вот ты сразу самую суть ухватила! Светлая у тебя голова.
Шоки Нава надолго задумалась. Наконец еле слышно сказала:
– Если так, то авторам, получается, некуда возвращаться?
– Некуда. Но им есть что себе возвращать.
Вильнюс, февраль 2022
– Двести четвёртый, – сказал Миша, дописав букву «к» и аккуратно спрятав в коробку огрызок цветного мелка.
– Ты что, их считаешь? – рассмеялась Юрате.
– Естественно. В делах должен быть порядок. Контроль и учёт. Вдруг ты однажды захочешь выдать мне гонорар. А у меня как раз всё записано.
– Тебе гонорар?! А надо?
– Нет, ну а как? Всякий труд должен быть оплачен. Например, обстоятельным разъяснением, зачем тебе нужно, чтобы я рисовал Виталика. Нет никакой концепции, это просто твоя мечта, я помню, ты говорила. Но откуда взялась такая удивительная мечта? Давай рассказывай. За каждый рисунок по слову. Соглашайся, пока недорого. С тебя всего двести четыре слова – на сегодняшний день. Я же так до сих пор и не знаю, что именно делаю. Судя по тому, как в процессе колотится сердце, как становится жарко и темнеет – темно зеленеет! – в глазах, это какая-то стрёмная магия. Непонятный мне ужасающий ритуал.
– Видишь, – улыбнулась Юрате, – обошёлся без гонорара, отлично сам угадал.
– Но при этом я же с лета его рисую. Каждый раз, когда сюда прихожу. Мелом, углём, пастелью, два раза акрилом, в проходном дворе возле «Крепости» и возле вокзала на чёрной кирпичной стене. А ничего из ряда вон выходящего пока не случилось. Видимо, должна накопиться какая-то критическая масса Виталиков, чтобы начались чудеса?
– И тебе интересно, на каком по счёту Виталике они начнутся?
– Ну да. Сам понимаю, что к постижению тайной сути это меня не особо приблизит. Тем более что рисую не я один. Видел в городе пару десятков чужих картинок и целую кучу надписей: «Виталик», «Vitalik» кириллицей и латиницей; гигантские буквы готическим шрифтом смотрятся особенно хорошо. И это я ещё невнимательный. И мало гуляю. За всеми не уследишь. Но я всё равно подсчитываю свои рисунки. Мне так спокойней. Как будто всё под контролем. Хотя ясно же, что ничего.
– Так чудо уже происходит, – сказала Юрате. – Каждый день. Чудо – что наша жизнь продолжается. И фрагментами так похожа на настоящую, как будто мы действительно есть. Пошли к Данке, выпьем за это. А по дороге я тебе объясню… что пока ничего не могу объяснить.
– Зато честно, – усмехнулся Миша. – Чтобы особо губу не раскатывал. Ладно, что с тобой делать. Конечно пошли.
Шли минут десять; по Мишиным расчётам, Данин бар был где-то неподалёку, пора бы уже и прийти, но вместо «Крепости» они почему-то оказались во дворе, где росла ёлка Соня. Миша расплылся в улыбке:
– До сих пор в здешних улицах путаюсь, не знал, что нам этот двор по дороге. Думал, он где-то в другой стороне.
– Так он был в другой, – подтвердила Юрате. – Но мы схитрили. Не пошли кратчайшей дорогой. Никто не обязан ходить по прямой!
Пока Миша обнимался с подружкой (и измазал весь нос смолой), Юрате села на один из камней невысокой ограды, призывно хлопнула по соседнему – давай тоже садись.
– Я, знаешь, сама до сих пор удивляюсь, что это работает, – сказала она. – Дурацкие наши картинки и надписи. Не понимаю! Но делаю. И других припахала. Тебя и не только. Кого смогла. А потом подключились какие-то дети. Которые с готическим шрифтом. И без готического. И просто с неразборчивыми каракулями. Сами, им по приколу. Они молодцы. Чем больше, тем лучше. Тем легче быть.