— Нам сюда.
Я увидела дверную табличку и застыла. Снова был холодный пол, который больно впивался в лопатки, снова дергался потолок, снова, снова…
— Нет, подожди.
— Да ну сейчас уже.
Она открыла дверь — как к себе домой. Оттуда хлынул свет, и я стиснула рукоять трости. Я услышала вскрик — вскрик девушки — и свет перестал что-то означать.
Элли сидела на кровати, прикрыв руками грудь. Она успела надеть только один чулок и не успела расчесаться. Ангел во мне слышал ее страх даже сквозь густую пелену симеотонина. Она боялась, и ей было стыдно.
— Что вы здесь… Мисс Аянами?
Она смотрела на меня, я — на нее, и я не знала, как поступить.
Зато знала Ленгли.
— Оделась и п’шла вон, — прошипела Аска. — Где?
— В д-душе…
— Момент, — сказала Ленгли и исчезла.
Квартира была небольшой, бил свет — сквозь прорванные тучи, сквозь окно — и мы остались вдвоем, и это было хуже, чем боль.
— Он… Обижал тебя?
— Нет, что вы, — она рассмеялась. Звонко, заливисто.
Она рассмеялась. Она рассказывала, какой он хороший, как много знает, как ей нравится с ним.
«Не ее мысли», — поняла я. Импринт чужой воли — как знакомо, как отвратительно. Как мелко. И еще одно: это ведь я побоялась что-то сказать, когда он пригласил ее поговорить в столовой.
— Замолчи, — попросила я. — Пожалуйста, замолчи.
— Нет, вы не посмеете, слышите, не смейте жаловаться на Каору, не смейте…
Она закрыла глаза и плакала. Я положила руку на ее щеку, и слеза стекла в ложбинку между большим и указательным пальцами. Чужая слеза жгла, как кипящее масло, а Элли все плакала, а я — нет.
Когда сзади послышались шаги, глаза Элли были пусты, мои виски звенели, а руки будто сковало утренним льдом. Солнце падало на почти высохшие слезы лицеистки, внутри нее горели пожары, и я знала, что могла бы осторожнее, точнее, нежнее.
Я могла войти в ее память с мягкой тряпкой, но вошла с огнем: чтобы навсегда, чтобы наверняка.
«Поспи. Просто и без снов».
— О, и ты здесь!
— Ну-ка, сядь.
Страаааах…
«Надо обернуться», — подумала я и вдруг поняла, что хочу этого.
Ленгли усадила Каору за стол, развернула стул и оседлала его — точно напротив. Солнце вызолачивало мокрые волосы Нагисы, капли на его халате. Солнце било ему в лицо, но он, щурясь, смотрел только на меня. «Он хуже видит левым глазом. На две диоптрии», — вспомнила я.
— Доигрываешь в мои игрушки? — спросил Каору.
— Сюда смотри.
Ленгли вытащила из рюкзака длинный пистолет и положила его на стол, а рядом — блистер таблеток.
— Что это? — Каору улыбался мне. Честно, ярко и открыто, а у меня за спиной спала Элли.
Я ждала ответа Аски и повторяла как заклинание: «цианистый калий, цианистый калий, цианистый калий…»
— Нитроглицерин.
— А, — сказал Каору и впервые посмотрел на Ленгли. — А за что?
— За все хорошее.
Она тоже улыбалась: брезгливо и снисходительно, а ладонь ее лежала на рукоятке пистолета.
У Нагисы за ухом мыльная пена, разглядела я. Трость подрагивала у меня в руке, и я чувствовала: еще немного, еще несколько слов, обращенных ко мне, и я рассыплю трость в пыль.
Для начала — трость.
Каору покачал головой и с треском вынул таблетку, положил ее на язык.
— Воды можно?
— Так жуй.
Он дернул челюстью и принялся жевать: медленно, как рептилия. Аска гладила тремя пальцами ребристую рукоятку оружия и не отводила глаз от лица Каору. Сцена была гадкой, как комок блевотины, их взгляды хотелось отмыть, хотелось отмыть себя, хотелось…
Каору глотнул.
— ВсК.
— Нет. Не всК, — ответила Аска. — Следующую.
— Следующую, — протянул Нагиса, вертя блистер пальцем. — И сколько всего мне их съесть?
— Все десять штук.
— Но мне же будет больно, — улыбнулся Каору. — О-очень больно.
— У тебя в любом случае заболит. Или голова от нитроглицерина, или кусок руки от карбида молибдена. Жри давай.
Аска подняла пистолет и приставила его к плечу Каору.
— Рей, — позвал он. — И ты что, так это оставишь? Это же для тебя шоу. Сделай что-нибудь.
«Сделай что-нибудь!»
… Каору гладил ее щеки, и с них слезала кожа. Он уже умел контролировать карминную дрожь, а я не умела ничего — только смотреть, только пытаться что-то почувствовать. Девочка умерла, и только тогда он меня отпустил.
«Сделай что-нибудь!»
— Она занята, — любезно сообщила Аска сквозь грохот света, грохот пульса. — Рей думает и приходит к правильным выводам.
— Рей, — прошептал Каору. — Я приду вечером, Рей. Пусть рыжик думает, что она может меня держать. Я приду.