Я прикусила щеку изнутри. «Аска. Что ты мне вколола?»
— Так не пойдет, — сказал Синдзи. В его голосе был азарт. — Надо растворителем.
— Не стоит.
— А как же линзы?
Я промолчала. Я уже почти видела «линию жизни».
— Эм, Рей… Можно я вам помогу?
Мы смотрели в зеркало — друг на друга.
— Поможете?
— Я умею. И я помыл руки, — он показал скомканную салфетку.
Я кивнула, пытаясь понять, что я делаю и что делает он.
— Понимаете, когда мне было девять, однажды вернулась мама…
Синдзи смочил руки раствором и положил пальцы левой руки мне под веко. Он смотрел на меня очень серьезно, как на журнал, который надо заполнить чисто и без ошибок. Он смотрел на мои глаза, на кожу вокруг них, и мне дышалось… Через раз.
— … у нее очень дрожали руки. Она говорила, что от нервов, это теперь я знаю: из-за таких, как мы с вами…
Прикосновения к глазу я не ощутила, просто все вдруг потемнело — и сразу же поплыло.
— Я каждое утро надевал ей линзы, каждый вечер — снимал…
Я видела мутно одним глазом, и через секунду — влажное прикосновение придержало мне другое веко. Он был очень аккуратен.
— Поначалу это очень страшно было — девять лет, вы только представьте, но, знаете, я помню это как сейчас…
За стенкой зашумела вода, мои колени растворялись.
— Вот так, — сказал Синдзи.
Я моргала, прогоняя пелену.
— Это было так давно, что я уже почти и забыл, и вы, наверное, похожи на нее, ну, мне так кажется… Вы очень красивы, ну, то есть я понимаю, что вы синестетик, у вас красные глаза… Я сейчас чушь несу, да?
— У вас язык заплетается.
— А у вас руки грязные!
— Вы не смотрите мне в глаза. Вы же хотели?
— А вы… А я вас люблю.
— А я — вас.
Степь дрожала под полуденным солнцем, степь пахла — одуряюще, пряно, по-настоящему. Она упиралась в слепящий осколок где-то на западе, а мы спорили.
— Река.
— Залив.
— Рей, не спорь. Это река.
Он улыбался. Улыбалась я.
Мы сбежали из ванной — от его неловких движений, от моей боли, от запаха душевого геля и семи стенок до Нагисы Каору. Мы сидели в растрепанной одежде на берегу степи и спорили о блестящем пятне.
«Если хочешь, это будет море», — на самом деле говорил Синдзи.
«Если хочешь, пусть будет река», — предлагала я.
— Наверное, это широченная речка, — улыбнулся Синдзи. — С горько-сладкой водой.
— Горько-соленой.
Он поднял брови, и я напомнила:
— Моря стали горько-сладкими после Первого удара.
— А, ну да, — Синдзи пощелкал пальцами. — Как там? «Вся и земля улыбалась, и горько-соленое море».
— Да. А еще — «есть на равнине соленого моря утесистый остров».
— Или: «Стоишь на берегу, и чувствуешь соленый запах ветра, что веет с моря, — он пожевал губу и еще немного продолжил: — И веришь, что свободен ты…»
Икари-кун умолк, досадливо пощипал переносицу.
— Откуда это, Синдзи?
— Да так, — ответил он, снимая халат. — Пойдем, Рей.
Ветер трепал его простую серую футболку. Я встала. Тот же самый порыв ветра залез под блузку.
— Куда мы идем?
— Туда, Рей. Давай посмотрим, что там.
Я приложила ладонь ко лбу. Солнце припекало, и теплый демисезонный костюм казался все тяжелее.
— Мы не дойдем.
— Не дойдем, — кивнул он. — Добежим.
Запах степи бросился в лицо, стал тугим — и вбился в горло. Я не горела — сгорала от этого бега.
От радости. От глупости. Синдзи бежал рядом, в какой-то момент подал мне руку, и стало легче, стало быстрее.
«Рак», — вспомнила я, когда солнце будто бы взорвалось, а воздух в легких остекленел. Больше ни о чем я подумать не успела, потому что воздух все бил в лицо, а земля не спешила навстречу. Она становилась все дальше — земля, ее травы, ее мягкий и резкий запах.
Мы летели.
— Это река, Рей! — кричал Синдзи. — Огромная река!
«Или узкое море. Пожалуйста, пусть там будет горькая вода. Горько-горько-соленая».
Все вокруг становилось невыносимо ярким, но почему-то не получалось зажмуриться. Я видела, как раздавалась под нами степь, будто кто-то раскатывал ее, разворачивал спрятанное. Леса, пряди гор — я знала, где и что будет, где и что должно быть.
И я слышала, как это все появляется вокруг. Хотелось плакать, потому что чем красивее становилась песня степи, тем больше пустело внутри, тем больнее бил по глазам свет. Я уже не видела, где солнце, не знала, сколько их — солнц, и, будто обменявшись со светом, уходила боль.
«Не хочу. Пожалуйста, я не хочу умирать. Не сейчас».
— Так красиво, — прошептал голос. — Ты видишь все это, Рей?