Микроавтобус повернул, и в лобовое стекло ворвался свет.
Мы вышли под мертвый свет аэродрома, навстречу кто-то бежал, гулко выли двигатели, громкая связь выкашливала неразборчивые звуки. Яркие звуки, резкий свет — EVA зашлась от обилия впечатлений и впрыснула в меня боль — еще больше боли.
«Агорафобия в чистом виде», — подумала я, стараясь держать спину ровно.
— Наденьте, — услышала я еще одну вспышку. Откуда-то из калейдоскопа мне протянули шлем: большие очки, большие наушники.
Спасение. Неуклюжее, нелепое спасение.
Мир притих, и я вовремя посторонилась, пропуская микроавтобус. Мы приехали, кто-то уехал — горный аэродром жил в своем ритме.
— Сюда!
Свет прожекторов размазывал что-то громкое, свистящее, окруженное суетливыми силуэтами.
— Вертикалка, — крикнул кто-то, оживляя пляску бликов в глазах. — А я трясся через все предгорье!
Икари-кун прикусил губу: он пока не осознавал своей боли, всего лишь прикусил губу.
Мы шли к воющему свету. Навстречу спешил раскаленный ветер. Не знаю, чем он пах, нос воспринимал его как идею жара. Наверное, если бы не было так ярко, так горячо, я бы увидела — и могла бы показать Икари — обвислую груду цвета свежего гноя. Мобильный комплекс Белой группы всегда где-то здесь, они ждут, пока грянет тревога, пока М-смесь усыпит лицей.
«Лицей», — подумала я. Впервые после звонка директора, после его окровавленных перчаток я думала о деле. Огромный учебный комплекс, оставшийся позади, лишен защиты. Это оказалось неприятной мыслью, и я поторопилась о ней забыть.
Свет стал ослепительным, и под ногами показались металлические ступени.
— Руку, мэм!
На борт меня втащили — со звоном в суставе, с моей попыткой удержаться на ногах. Пока уходила судорога, пока стихал вопль потревоженной опухоли, я продолжала куда-то идти: навстречу внутренностям машины, навстречу вспышкам в глазах.
— Садитесь вот здесь, пожалуйста!
И стало тихо. Гул турбин остался далеко на краю слуха, и слепящий туман перед глазами рассеялся. Салон был неярким, но выглядел очень дорого: дерево, кожа, мраморный пластик. Кресла стояли вокруг стола.
— Аэромобильный штаб СБ «Соула», — произнес голос Кадзи. — Доставим в ад с комфортом. Позвольте представить: мистер Велкснис, мой зам.
— Приветствую на борту.
«Руку, мэм!» — подсказала память. Велкснис был худ, бледен и в кресле сидел, словно переломленный. На его позу неприятно было смотреть. У него были огромные ладони и такой взгляд, что я невольно ощутила пустоту около его фамилии.
Велкснису не хватало звания. А затянувшейся паузе не хватало завершения.
— Ситуация такова, — продолжил переломленный. — Наш медиум случайно обнаружил прото-Ангела четыре часа назад. Прямо на «Метрофесте» в Нагано.
Икари неопределенно пошевелился, и Велкснис тотчас же повернул голову:
— Многокомпонентное ежегодное мероприятие. Несколько рок- и поп-площадок, залы, танцевальные подиумы. Текущее наполнение — семнадцать тысяч человек.
Это самое очевидное число для потенциального мартиролога. Окончательное зависит от того, насколько далеко развлекательный комплекс от населенных районов. Я почему-то вспомнила первые сводки об Ангелах. Я тогда еще была просто раковой больной, у меня была соседка, кашляющая кровью, и сотрудник социальных служб как единственный собеседник.
Когда боль позволяла, когда соседке кололи морфий и она затихала, я читала страшные сказки об облачных великанах, пожирающих людей.
В моем детстве Ангелы были ужасным бедствием. Потом появился директор Икари, и уже тогда они стали исчезать: сначала из новостей, потом из слухов. Однажды я проснулась, держась за руку Икари Гендо. Мы стояли на перекрестке.
Туман начинался сразу же за разметкой пешеходного перехода. Мне было холодно: мерзли босые ноги, больничная рубашка ни от чего не защищала. В спину светил негреющий прожектор, мигали синие огни. Ни я, ни Икари не отбрасывали теней.
«Он такой большой, и никакой тени», — думала я. Мне было холодно, больно и любопытно.
Я помнила тишину. В тумане что-то изменилось. Фонарные столбы сдвинулись и стали сплошными стенами вдоль погруженной во мглу проезжей части. Чудные ряды уходили в молоко и терялись там.
«Как ужасно, — подумала я. — Целые стены из фонарей. Сколько же нужно иликтри-чества?»
— Рей, тебе надо пойти туда.
Он не спрашивал, понимаю ли я. Он сидел на корточках, и на небритой щеке играл синий цвет. В ушах поселился зуд. Всегда зуд, когда много синего цвета, когда мигалки, когда скорая помощь.