Вечер растворялся в дожде, даже брусчатка будто стала мягче. Я шла под лунами парковых фонарей, а по капюшону плаща шлепали тяжелые капли с ветвей. У дверей я остановилась: чтобы достать ключи, мне пришлось бы или поставить кейс на землю, или трость — к стене.
В конце дня первое казалось несущественным, второе — нереальным.
Пальцам было зябко, пальцам было никак, и ключи на ощупь совсем не отличались от подкладки. «Домой. Домой, Рей».
Удивиться тому, что дверь закрыта только на защелку, я не успела.
— Ты позволишь?
Яркий свет больно ударил по глазам, отозвался вскриком. Он принял у меня кейс, трость, и за спиной щелкнула дверь. Я знала, что дрожу, не ощущала — просто знала. Я так много знала в эти минуты, и самым страшным знанием был несложный факт: третий проводник лицея «Соул» — Нагиса Каору.
Я видела его пепельные волосы сверху. Он наклонился, и я ощутила его губы на запястье. Он целовал мне руки, а я очень хотела выдохнуть. Грудь уже распирало изнутри, удушье билось в ушах. Он что-то говорил, расстегивал мокрые манжеты, касался губами предплечий.
Выдох — хриплый, кажется, со вскриком — и я осела по двери, потому что больше не чувствовала ног.
— Безумно рад тебя видеть, — улыбнулся он мне в лицо.
Я знала, что мне никак, ни за что нельзя было терять сознание. Но очень хотелось проснуться — а все привиделось.
Или хотя бы уже закончилось.
12: Нигредо
<Я не помню, как Каору появился в моем мире, я не уверена, что мои первые воспоминания о нем — реальность. Наверное, он вошел в палату и увидел меня — все просто. Мне было шестнадцать, EVA и морфий на пару сводили меня с ума, и он стал третьим.
Каору возник сразу по обе стороны реальности — молчаливый, внимательный. Не понимающий слова «нет». Когда он однажды ушел, я поняла: Каору знает обо мне все.
«Мы похожи», — шептал он. Мне было безразлично.
«Ты дрожишь. Почему?» — он изучал мое тело. Я не знала ответа: озноб боли, озноб удовольствия — это не имело значения.
Все изменилось, когда мне стало лучше>.
Когда Каору ушел, я доползла до ванны — все так делают. Я избегала смотреть на себя в зеркало — так тоже поступают, потому что — гадко. Противно. Горячий душ барабанил в плечи, в шею, в затылок. Ноги словно оттаивали, я почти их чувствовала. Брызги разлетались, ложились на запотевший кафель, а мне было страшно.
Мне казалось, что я просто копирую то, что нормально. То, что должна сделать женщина…
«Давай, Рей. Додумай эту мысль».
…женщина, которую изнасиловали.
Последнее слово я произнесла про себя еще раз. Прошептала. Когда я поняла, что вспоминаю перевод на немецкий, я выключила душ.
«Ты больна, Рей. Когда ты смертельно больна, у тебя только одно настоящее желание — выздороветь. Сколько угодно доказывай себе, что это невозможно, но ты ведь хочешь этого. Всем сердцем хочешь. Остальные желания — это фальшивка, понимаешь? Это обманки, ненастоящие желания. Ты читала о том, что перед смертью жизнь вкуснее? Вижу, что читала. Согласна?
Вижу, что нет…»
Он и в самом деле все видел. Все понарошку, все будто в игре: ненастоящие желания, ненастоящие не-желания. Апатия. Атрофия. Я думала, что все иначе — уже иначе, — но…
Я сидела перед белым, как вата, экраном и пыталась ни о чем не думать. На флэшке Кацураги было много всего — я не стала туда смотреть. Я выпила таблетку и создала документ «Сценарий. doc». Курсор мерцал в конце названия, палец лежал на «вводе». Я думала, где мне найти нужную информацию для постановок, думала о том, как же болит внутри, представляла себе завтрашнее обследование.
Кровь на анализ. ЭКГ. Гинекологическое кресло.
Меня затошнило — просто невыносимо. Стол плыл перед глазами — почему-то очень близко.
В дверь постучали, и я горлом почувствовала пульс. «Он вернулся. Еще не все. Как тогда». Я встала, опираясь на стол. Заполошно колотилась EVA, ей вторила — чужая, не моя — боль в паху.
— Сиди.
Я обернулась. В дверях стояла Аска Ленгли.
— Полегчало? — спросила она, сбрасывая туфли. — Скотина сейчас далеко, и ему не до тебя.
Я только сейчас заметила, что дышу, что стиснутый кулак не дрожит — ни карминной дрожью, ни обычной. Ленгли шла ко мне из коридора, я опускалась в кресло, и на фигуре доктора играли блеклые светотени — коридорная лампа, пласт света из-за двери в ванную, отблеск монитора. Я видела ее движения: она шла, чутко реагируя на свет.
— Интересно здесь у тебя, — сказала Ленгли, устраиваясь на стуле у кровати. Она забросила ногу на ногу. — Давай знакомиться заново. Я — кризисный оперативник «Соул» доктор Аска Ленгли… Сторожевая сука Каору Нагисы.