Я не понимала, что можно обсуждать во внешности Аски, кроме глаз. Странный оттенок, очень насыщенный, как высокая нота. Странный взгляд. Пиджак я тоже не помнила. Кажется, песочный.
«Я подпустила его к тебе», — вспомнилось мне. Я вздрогнула и снова осторожно посмотрела на учителей.
— …Я понимаю, что брэнд, все дела, — вздохнула Мана. — Но зачем гнаться за дорогущей моделью, если она так невыгодно подчеркивает второй размер?
— Ах вот ты о чем…
Линда вспомнила подобающую историю из новостного канала. Хикари поджала губы: она не одобряла длительных обсуждений одного человека. Я наткнулась на ее взгляд.
— «Второй размер», «второй размер». Что вы прицепились, а?
Кенске захлопнул ноутбук и раздраженно изучал учительскую.
— Э, Айда, — начала Мана. — А ты что-то…
Айда посмотрел на меня. Кажется, он чувствовал, что все это время его замечала только я.
— Видишь ли, Аянами. Доктор Лэнгли вздула нашего физрука на тренировке, и милаш Тодзи публично провозгласил ее новой богиней лицея. Анклав недоволен.
— Конклав, неуч, — сказала Мари. — Dear Lord! Причем здесь Судзухара?! Ты как-то так ловко перевел все на личности…
— А, это я перевел? — ухмыльнулся Айда. — Грудь — сабж безличный, как же, знаю.
Мана спрыгнула со стола и приняла драматическую позу:
— Внимание, сейчас мы услышим мужскую… То есть, геймерскую версию красоты женской груди!
У нее неприятный голос — звонкий, задорный. Он освещал комнату резкими вспышками, которые умело били в цель. Я почти не видела Айду Кенске.
— Да, да. Ухожу уже, — сказал Кенске. — Все остальное вы и без меня обсудите.
— Нельзя ему трезветь, — вздохнула Линда. — Такой злой — ужас. Моим мальчикам дал контрольные пятого уровня. Они с ним вроде в игре что-то не поделили.
— Ah yes, virtuality, — сказала Мари, закатила глаза и вернулась к работе.
Все еще слышался шум, кажется, даже раз обратились ко мне, но мир вдруг сузился до размеров экрана. Я заканчивала сценарий, я могла уйти, но за дверью учительской был темный коридор, а потом — длинная лестница, а потом — холл. Скрипучий парк, и дверь, которую мне придется открыть.
Мне очень хотелось, чтобы у учительской меня ждали.
«Уйдите, Икари. Пожалуйста».
Наверное, так я впервые пожалела о секундной слабости — сидя в шумной учительской, наедине с мыслями, страхами и сценарием к мрачному празднику.
Я встала и начала собираться.
Никто не видел нового проводника. Никто не обсуждал его. Он был нигде, но я твердо знала: Каору в лицее, он никуда не уехал, он не под стражей. Я не хотела думать, чем он занят. Я просто чувствовала это.
Собственно, за тем он и пришел ко мне: чтобы я чувствовала.
Я закрыла дверь, не прощаясь. В сыром воздухе коридора плыл свет редких ламп: учебный этаж был пуст, свет здесь гасили рано. Звук трости утонул в мягком линолеуме. Я чувствовала себя ослепшей, и это подстегнуло страх. Он сочился из-под потолка, из приоткрытых классов, его было так много, что я вдруг захотела стать тенью.
Это так просто — облако дыма, рывок сквозь этажи. Выход.
Выбор был прост: боль или страх.
В кармане вздрогнул мобильный, а пока я тянулась к нему, — и еще раз. Ладонь была липкой, горячей, и прохладный пластик стал недолгим спасением.
<Простите, Аянами. Мы можем поговорить? Икари Синдзи>.
Я нашла пальцем кнопку ответа, но потом увидела второе сообщение — еще один неизвестный номер.
<Иди домой спокойно.: — *>
Я вышла из ванны. Свет горел во всем доме — иначе я не могла. Я сдалась. Глупо проверять было замки, глупо класть под подушку нож.
«Глупо держать свет включенным», — подумала я и коснулась выключателя. Кольнула боль от смены освещения, на грани инфразвука колыхнулась темнота. Я вслушивалась в себя, прижимая к груди мобильный.
Холодное одеяло, плохо вытертые ноги — и такой теплый телефон.
Я сидела у стены, пытаясь согреться. И я совсем не удивилась, когда коротко зажужжал виброзвонок.
<Вы не спите? Икари С>.
И почти сразу же — еще дрожь.
<Я не знаю, чем я вас обидел. Я уверен, что это что-то важное, но не знаю, что. Так часто бывает со мной. Я тут выпил, но мне не легче. Извините>.
Он долго набирал это, поняла я. Будто слышала, как он стоит на балконе общежития, и в комнате позади — свет, гул. Ему надо вернуться туда, и он вернется, но пока что он набирает одеревеневшими пальцами такое длинное сообщение, и не очень понятно, что ему мешает: холод или алкоголь.