— Мой кабинет ближе, — сказала я.
«Мы сядем быстрее», — подумала я.
Икари-кун кивнул, его ладонь была горячей и влажной, а потом как-то сразу мы оказались в моем кабинете. Он сидел в ученическом кресле, я — в своем, но это уже ничего не значило.
Мир нашего прикосновения изменился, стал будто бы плотнее и логичнее. Исчезли грубые стыки, наметились горизонты — настоящие, а не нарисованные. Мы лежали в траве рядом. Небо голубело, но, кажется, собиралась гроза, и облака тянулись, хрупкие от ветра.
— Мама работала учительницей. Я думал, что в интернате для умственно неполноценных. А она, оказывается, учила Ангелов.
Икари-кун заложил одну руку за голову, другой гладил траву у моей руки. Я почти слышала его касания, их передавали мне стебли, земля, изменения в воздухе. Это была приятная невесомая ласка.
— Был такой проект — «Майнд». Попытка заставить Ангелов выбрать нашу сторону. Им раскрывали всю правду еще до становления, учили разным духовным практикам, — Синдзи рассмеялся. — Ангел-даосист, представляете?
«Нет, — ответила я. — Не представляю».
— Как-то раз дядя при мне упомянул, кого нянчит мама. Ну, разумеется, он упомянул прикрытие, но мне хватило и такого. Я оставался дома — здоровый, нормальный ребенок, а она на месяцы уезжали к своим дебилам. Я скучал, Аянами, ужас как скучал, и иногда хотел тоже пускать слюну, как соседский Тозо, которого в восемь сдали в приют…
В девять лет Икари-кун собирался разбить себе голову, чтобы поглупеть. Он сбегал из дому в поисках того самого странного интерната, пока ему не исполнилось двенадцать лет, четыре месяца и три дня. В тот день отец взял его за руку и отвел к могиле, на которой не было фото, но была надпись.
Пока я умирала от боли и лекарств, Синдзи умирал от горя.
«Ты дитя человечества и Второго удара», — вспомнила я. У меня было больничное детство и два симулякра: слова «мама» и «папа».
Щелчок:
«— Ты хотела бы найти своих маму и папу?
— Нет, мистер Монтегю.
— Возможно, ты еще подумаешь? Ведь социальная служба… Почему ты так на меня смотришь, Рей?
— Простите, мистер Монтегю, вам лучше уйти».
Еще щелчок:
«— Почему тебя никто не навещает? Эй, Рей! Я тебя спрашиваю!»
И еще один:
«— Ты ненавидишь своих родителей?
— Нет.
— Молодец. Мы просто убьем их, если получится. Но зачем их ненавидеть, если из-за них мы познакомились?»
Это все — мое, моя память: щелчки диафрагмы, щелчки картотеки. Это все, что я помню о них.
Икари-кун слушал меня внимательно, не перебивая. Он молчал, гладил траву, и руке становилось тепло. Мне не стало легче от этого рассказа, не стало и тяжелее. Осталось странное ощущение, которому я не могла подобрать названия.
Впрочем, я не очень старалась.
— Вы их совсем не помните?
— Нет.
Небо двигалось, набирало красок, оно уже звучало по-новому — совсем как настоящее небо. Мы молчали, но неназванное ощущение росло, и мне больше не хотелось тишины.
— Икари?
Он повернулся ко мне, лег на бок. «Как ребенок, маленький ребенок».
— Вы сейчас спросите что-то очень правильное, — сказал Синдзи с улыбкой.
— Правильное?
— Ну, да, — он пощипал кончик носа и сморщился. — Не берите в голову, простите: я вас перебил.
Я помолчала. Мир прикосновения ждал, ждал Синдзи. Я села в траве и потянула носом воздух, пробуя его на вкус. Степь, ветер, немного йода — как от близкого моря, только воды не видно было.
— Икари, вы знаете, где мы?
— Э, в раю, куда уходят все Ангелы?
Я оглянулась: он тоже сел, сильно сутулясь. Икари-кун оглядывался, словно попал сюда впервые — с любопытством и непониманием. Шутка получилась смазанной: он боялся.
— Это должен быть чей-то мир. Или ваш, или мой.
Синдзи зажмурился, ущипнул себя и снова открыл глаза, невесело рассмеялся:
— Не получилось. Ладно, значит, или вы у меня в гостях, или я?
— Да.
— А уточнить никак нельзя? Очень хочется подробностей, — сказал Икари-кун.
Я присмотрелась к нему: Синдзи прятал свое откровение за улыбками и шутками. Он по-прежнему шел по грани, он все так же не спешил на ту сторону.
— Можно.
— Как?
— Нужно постараться убить друг друга.
Синдзи сжал губы и сощурился:
— Спасибо, я уже пробовал вас убить. Вместо этого узнал, что мою мать сожгли ядерным взрывом. Вы так защищаетесь, да?