два аппетит мне не испортила. Так и не дождался Колумбэ ни ареста, ни возвращения своей благонаречённой. Месяц спустя, подкатила к его избёнке подрессоренная колясочка с изображением сияющего бородатого мужика, держащего солнце на ладонях. Выскочил из неё бойкий юнец в рясе и вручил дровосеку свиток с уведомлением, что он две недели, как не женат и имеет полное право снова вступить в законный брак по зову сердца и природы. Отец небесный на то деяние его благословляет. Благословление - оно дело хорошее. Как же без благословления... Только Колумбэ отчего-то больше жениться не захотел. Так и жил одиноко возле леса заготавливая дрова и ни о чём, не мечтая. Жену свою неверную он порою вспоминал, не сказать, чтоб словом добрым, но с некоей долей сожаления. Неясно было, что сделалось с вредной бабой, может, и вовсе сгинула; с инквизицией шутки были плохи вовсе времена. - Ну выпороли бы кнутом для острастки, да отпустили бы восвояси, - говаривал он себе изредка. - Из дому я б её, конечно, выгнал, но хоть бы знал, что жива, заноза. А так мучайся совестью - вроде и не убивал, а кажется, что руки от крови липнут. Колумбэ поднялся с земли одним сильным движением. Годы ещё не успели на нём сказаться. Он неспешно выколотил трубку о каблук тяжёлых своих ботинок и принялся обрубать сучья. В его деле ничего не пропадало - дрова пойдут тем, кто способен за них отвалить приличную деньгу - тот же бургомистр - а хворост, потом скупит народишко победнее, которому тоже зимой греться нужно и страшно стало нос в глубину леса совать. Чу! Что это? Вроде как послышалось что-то... Голоса?.. Точно, голоса, да громкие возбуждённые. И тут бабахнуло раз и второй. Звук ружейного выстрела ни с чем не спутаешь. С промедлением секундным зачастили пистолеты. Что ж это такое, война, что ли началась? Колумбэ пригнулся; палили, где-то совсем рядом. Не зацепила бы шальная пуля. Стрельба смолкла, зато послышались другие звуки - кто-то бежал через подлесок, не разбирая дороги. Колумбэ насмелился выглянуть из-за поваленного дерева. О, как - баба! Даже и не баба - благородная дама, если по одежде судить. И не одна; за руку мальца тянет, мальчишку лет десяти не старше. А за ними с матюгами вприскочку целая свора загонщиков, человек шесть, как не больше. Все с оружием. Очень похожие на солдат, только без мундиров, но идут цепью, умело. Тут уж не ошибёшься, либо служивый народ, либо бывшие военные. Таких дровосек с первого взгляда определял. Сам шесть лет кряду солдатскую лямку тянул в его величества гренадёрском фальбургском гвардейском полку. Хм, а это ещё кто с ними, такой горластый? Похоже, у них за главного, только облачён во что-то странное, вроде как в сутану. Господь пресветлый, это же ревнитель! Что он-то тут делает, да ещё и командует? Ревнитель, круглобокий толстячок, сильно похожий на подрумяненный пончик, сильно приотстал от поджарых "гончих", но, сипя горлом, продолжал выкрикивать команды: - Не упустите их. Бабу можно не жалеть... х-фу-у... Пацана тем паче. В расход их, в расход. - Чего? - не поверил Клумбэ, тому, что услышал. - Дитё - в расход?.. В такие вот, наверное, в такие моменты судьба и проверяет, кто ты есть на самом деле мужчина или так себе - коптитель неба. Колумбэ вдруг почувствовал непреодолимую тягу к арифметике и принялся с жаром пересчитывать нагоняющих беглянку мужичков. Обухом топора приложил в висок ближайшего. Тут в папоротнике и упокоился орёл. Один есть. Такое невежливое обращение не осталось не замеченным со стороны обозлённых загонщиков. Кто-то даже и пальнул в неожиданно возникшую проблему. Пальнул наспех, не целясь, потому и промахнулся. А дровосек продолжил свой счёт... Второй ротозей получил топором в лоб. Горячо и густо плеснуло во все стороны, забрызгав лицо Колумбэ и делая его похожим на лютого выходца с нижнего круга ада. Двое кинулись на него разом, а остальные, даже не остановились. Во, как были нужны им убегавшие женщина и ребёнок! Одинокий, страшный в своей ярости Колумбэ не устрашился. Он только улыбнулся врагам, нагоняя на них страху и сделал шаг навстречу судьбе. Возможно, будь беглянка одна, она и сумела бы уйти от погони, схоронившись в лесной непролазной чащобе, но боги судили иначе. Мальчишка, перебираясь через валежину, поскользнулся на мокром мхе, и подвернул ногу. Женщина обернулась, подхватила его на руки и тут же замерла, прямо ей в лицо смотрело ружейное дуло. Их догнали. - Отбегалась, исчадие адово, - из-за широких спин наёмников, выкатился рыхлым шариком его преосвященство. - А ну стрели их ребята. Глянем, какого цвета кровушка у этой ведьмы и её выплодка. Колумбэ не успевал. И вроде вот они - руку протяни, дотянешься, а никак. И ведь трое их ещё. К тому же, та лихая парочка его задержать сумела. И топор верный в грудине верещащего деятеля накрепко засел, а топорище, кровью спрыснутое из рук вырвалось. Плюнул на него дровосек и с голыми руками пустился вдогон. Одного ротозея, уже ружьё для выстрела поднявшего, он стоптал, словно и не было его на пути, а со вторым сцепился плотно. Не уступал он Колумбэ ни ростом, ни силою, ни бойцовским умением. Дровосек уж и по морде получил хорошо поставленной двоечкой. Однако боец ему достался, наверное, цирковой поединщик. Это у них таковые-то ухватки. Вишь, зараза, как ловко от левого хука ушёл. Краем глаза Колумбэ старался ещё и пацаном следить. Толковый оказался мальчишка: ножку подволакивает и в подлесок норовит. Правильно. Утекай малец, пока взрослые дядьки друга дружку на крепость проверяют. И тут... - Стоять, лешак!!! Стоять, не то порешу её без жалости. Подзабытый в сутолоке толстяк-инквизитор напомнил о себе визгливо и требовательно. Колумбэ, на всякий непредвиденный случай ещё раз отмахнулся от напиравшего противника, удачно попав ему в переносицу, и уставился на ревнителя взглядом, полным неукротимой ярости. Чтоб тебя, пузырь на ножках!.. Воспользовавшись общей сумятицей и неразберихой, причащённый божественных добродетелей человеколюбец, извлёк из складок сутаны длинный стилет и, подбив ноги несчастной женщины, вдавил острейшее его жало в её нежную шею. - Эй, ты там, - взвизгнул толстяк, глядя мимо Замершего Колумбэ на еле копошащуюся тушку наёмника, - отрывай от земли свой зад. Скорее! А ты стой, ублюдок, стой и, даже моргать не смей. Ох, и нажил ты себе горя, недоносок. - Возможно ли священнику этак-то сквернословить? - дровосек начал тянуть время, взглядом не отпуская гляделки ревнителя. - Не разгневается ли на тебя Отец наш общий? - малюсенький, крохотный шажок в сторону взопревшего боровка. - Мой отец со всякими шалавами не таскался, урод. Так что ты ко мне в родню не набивайся, - стилет проткнул кожу на шее жертвы. - А с Отцом небесным я уж как-нибудь столкуюсь; постом, плотским воздержанием и горячей молитвой прощение себе выправлю. "Выправлю" - слово-то какое, канцелярское. Колумбэ сдвинулся ещё на шаг. Эх, всё ещё далеко, а этот, от земли воспрявший, уже в затылок дышит. Сейчас от крови отсморкается и... И тогда поздно будет. Если что-то делать, то сейчас, ни секунды более не медля. - Зря ты, свинтус, хряком огулянный, мою маму в нечестии заподозрил, - гипнотизировал ревнителя дровосек. - Совсем зря... и без перехода, слов оскорбительных не договаривая, метнул он своё большое сильное тело с одной только мыслью, с одним желанием, схватить ревнителя за глотку и душить, душить, пока у того глаза из глазниц не повылазят. Но не случилось... Не суждено было инквизитору понести наказание от рук впавшего в боевое безумие дровосека. Колумбэ умом понять не успел, что же такое помешало ему, только ощутил телом, что не летит к вражине ухмыляющейся, а под тяжким грузом рушится на землю, мордой в опрелый лист. Да как же это?.. Очухавшийся наёмник навалился всем весом на плечи двужильного дровосека в самый момент его рывка и тем погасил, казалось, неотвратимую его атаку. Колумбэ, уже себя не помня, извернулся ужом, двумя руками ухватил верещащую помеху за нижнюю челюсть и затылок и провернул. Убить не убил - помимо силы много на то умения надо, но с себя скинул. На ноги вскочил и успел увидеть, как инквизитор всё с той же плотоядной улыбкой, вонзает стилет в женское, беззащитное горло по самую рукоять. И глаза её увидеть успел... Господь милосердный, какие это были глаза!.. Колумбэ распрямился. Что ему за соперник толстый этот ревнитель? Что ему, бывалому солдату, тонкая зубочистка в его пухлой лапке? Дровосек шагнул широко - ещё один раз этак-то длинными ногами отмерить и потный этот мерзавец обречён... Но не было страха во взоре невеликого ростом ревнителя, а движения его противника, вдруг сделались вялыми. И хоть пытался он добраться до цели, немощь нежданную превозмогая, только тщета всё это. Инквизитор был магом, пусть и не сильным, пусть пигмеем среди колдунов, но наложить чары слабости он оказался вполне способен. Сильные ноги дровосека подвели. Подогнулись колени. И он в бешенстве от собственного бессилия взвыл раненым вервольфом. - Что, падаль, подрубил я тебе ходули? Сейчас, погодь чуток, я тебя резать стану. Увидим тогда, кто из нас двоих свин. Как ты там меня словесами поносил? Огулянный хр-р-р... - и забулькал вскрывшимся горлом. Из места, где у любого мужчины должен находиться кадык, у обомлевшего ревнителя, вдруг вылезло перепачканное кровью острие стрелы. А из подлеска, до того неразличимый, вышел человек, одетый во всё зелёное, что твой гороховый стручок. На его луке уже лежала вторая стрела с т