о задержать сумела. И топор верный в грудине верещащего деятеля накрепко засел, а топорище, кровью спрыснутое из рук вырвалось. Плюнул на него дровосек и с голыми руками пустился вдогон. Одного ротозея, уже ружьё для выстрела поднявшего, он стоптал, словно и не было его на пути, а со вторым сцепился плотно. Не уступал он Колумбэ ни ростом, ни силою, ни бойцовским умением. Дровосек уж и по морде получил хорошо поставленной двоечкой. Однако боец ему достался, наверное, цирковой поединщик. Это у них таковые-то ухватки. Вишь, зараза, как ловко от левого хука ушёл. Краем глаза Колумбэ старался ещё и пацаном следить. Толковый оказался мальчишка: ножку подволакивает и в подлесок норовит. Правильно. Утекай малец, пока взрослые дядьки друга дружку на крепость проверяют. И тут... - Стоять, лешак!!! Стоять, не то порешу её без жалости. Подзабытый в сутолоке толстяк-инквизитор напомнил о себе визгливо и требовательно. Колумбэ, на всякий непредвиденный случай ещё раз отмахнулся от напиравшего противника, удачно попав ему в переносицу, и уставился на ревнителя взглядом, полным неукротимой ярости. Чтоб тебя, пузырь на ножках!.. Воспользовавшись общей сумятицей и неразберихой, причащённый божественных добродетелей человеколюбец, извлёк из складок сутаны длинный стилет и, подбив ноги несчастной женщины, вдавил острейшее его жало в её нежную шею. - Эй, ты там, - взвизгнул толстяк, глядя мимо Замершего Колумбэ на еле копошащуюся тушку наёмника, - отрывай от земли свой зад. Скорее! А ты стой, ублюдок, стой и, даже моргать не смей. Ох, и нажил ты себе горя, недоносок. - Возможно ли священнику этак-то сквернословить? - дровосек начал тянуть время, взглядом не отпуская гляделки ревнителя. - Не разгневается ли на тебя Отец наш общий? - малюсенький, крохотный шажок в сторону взопревшего боровка. - Мой отец со всякими шалавами не таскался, урод. Так что ты ко мне в родню не набивайся, - стилет проткнул кожу на шее жертвы. - А с Отцом небесным я уж как-нибудь столкуюсь; постом, плотским воздержанием и горячей молитвой прощение себе выправлю. "Выправлю" - слово-то какое, канцелярское. Колумбэ сдвинулся ещё на шаг. Эх, всё ещё далеко, а этот, от земли воспрявший, уже в затылок дышит. Сейчас от крови отсморкается и... И тогда поздно будет. Если что-то делать, то сейчас, ни секунды более не медля. - Зря ты, свинтус, хряком огулянный, мою маму в нечестии заподозрил, - гипнотизировал ревнителя дровосек. - Совсем зря... и без перехода, слов оскорбительных не договаривая, метнул он своё большое сильное тело с одной только мыслью, с одним желанием, схватить ревнителя за глотку и душить, душить, пока у того глаза из глазниц не повылазят. Но не случилось... Не суждено было инквизитору понести наказание от рук впавшего в боевое безумие дровосека. Колумбэ умом понять не успел, что же такое помешало ему, только ощутил телом, что не летит к вражине ухмыляющейся, а под тяжким грузом рушится на землю, мордой в опрелый лист. Да как же это?.. Очухавшийся наёмник навалился всем весом на плечи двужильного дровосека в самый момент его рывка и тем погасил, казалось, неотвратимую его атаку. Колумбэ, уже себя не помня, извернулся ужом, двумя руками ухватил верещащую помеху за нижнюю челюсть и затылок и провернул. Убить не убил - помимо силы много на то умения надо, но с себя скинул. На ноги вскочил и успел увидеть, как инквизитор всё с той же плотоядной улыбкой, вонзает стилет в женское, беззащитное горло по самую рукоять. И глаза её увидеть успел... Господь милосердный, какие это были глаза!.. Колумбэ распрямился. Что ему за соперник толстый этот ревнитель? Что ему, бывалому солдату, тонкая зубочистка в его пухлой лапке? Дровосек шагнул широко - ещё один раз этак-то длинными ногами отмерить и потный этот мерзавец обречён... Но не было страха во взоре невеликого ростом ревнителя, а движения его противника, вдруг сделались вялыми. И хоть пытался он добраться до цели, немощь нежданную превозмогая, только тщета всё это. Инквизитор был магом, пусть и не сильным, пусть пигмеем среди колдунов, но наложить чары слабости он оказался вполне способен. Сильные ноги дровосека подвели. Подогнулись колени. И он в бешенстве от собственного бессилия взвыл раненым вервольфом. - Что, падаль, подрубил я тебе ходули? Сейчас, погодь чуток, я тебя резать стану. Увидим тогда, кто из нас двоих свин. Как ты там меня словесами поносил? Огулянный хр-р-р... - и забулькал вскрывшимся горлом. Из места, где у любого мужчины должен находиться кадык, у обомлевшего ревнителя, вдруг вылезло перепачканное кровью острие стрелы. А из подлеска, до того неразличимый, вышел человек, одетый во всё зелёное, что твой гороховый стручок. На его луке уже лежала вторая стрела с тусклым серебряным наконечником.