Стояла полная тишина, нарушаемая лишь чавканьем отца, когда он обсасывал усы, лязгом вставных зубов бабушки, старавшейся извлечь максимальное наслаждение и пользу из процесса насыщения, да время от времени шмыганьем неугомонного носа мамы. На лицах участников этого странного семейного чаепития не заметно было ни удивления, ни сожаления по поводу отсутствия общего разговора за столом: они жевали, пили, глотали, не произнося ни слова, а над всем царил грозный глаз Джемса Броуди. Когда хозяину угодно было молчать, никто не смел произнести ни слова, сегодня же он был в особенно сердитом настроении и, хмурясь, в промежутках между глотками бросал мрачные взгляды на свою мать, которая в порыве жадности не замечала его недовольства и макала корочки в чай.
Наконец он сказал, обращаясь к ней:
— Ведь ты же не свинья, чтобы так есть, старая!
Она испуганно уставилась на него, моргая глазами.
— А? Что такое, Джемс? Как я ем?
— Да совсем так, как свинья, которая непременно вываляет или размажет свою еду по всему корыту. Неужто у тебя не хватает ума понять, что ты ешь, как жадная свинья? Влезет ногами в корыто — и счастлива и довольна. Что ж, продолжай! Веди себя как животное, если уж ты до того опустилась! Неужели в твоем высохшем мозгу не осталось ни гордости, ни чувства приличия?
— Я забыла… Я совсем забыла… Я больше не буду. Да, да, я буду помнить! — И от волнения она нечаянно громко рыгнула.
— То-то! — фыркнул Броуди. — Впредь веди себя прилично, старое чучело! — Лицо его потемнело от гнева. — Безобразие, что такому человеку, как я, приходится терпеть это в своем собственном доме. — Он ударил себя в грудь огромным кулаком, и грудь загудела, как барабан. — Такому, как я! — прокричал он. — Как я! — И вдруг замолк, обвел всех взглядом из-под насупленных кустистых бровей и снова принялся за еду.
Слова, сказанные им, были гневны, — но раз он заговорил, то, согласно принятому в этом доме неписаному своду законов, можно было разговаривать и другим, запрет был снят.
— Передай мне папину чашку, Несси, я налью ему еще чаю, — начала миссис Броуди примирительным тоном.
— Сейчас, мама.
— Мэри, милочка, сиди прямо и не беспокой отца. Я уверена, что у него сегодня был трудный день.
— Хорошо, мама, — ответила Мэри, которая и без того сидела прямо и никого не беспокоила.
— Передай же отцу варенье.
Умилостивление разгневанного льва было начато, и нужно было его продолжать: выждав минуту, мама начала снова, на этот раз с испытанного и надежного хода.
— Ну, как сегодня твои успехи в школе, Несси?
Несси испуганно встрепенулась.
— Хороши, мама.
Рука Джемса, подносившая к губам чашку, задержалась в воздухе.
— Хороши? Ты, конечно, по-прежнему первая в классе?
Несси потупила глаза:
— Сегодня нет, папа. Сегодня я только на втором месте.
— Что такое?! Ты позволила себя обогнать? Но кто же это? Кто первый?
— Джон Грирсон.
— Грирсон! Отродье этого сплетника-хлеботорговца! Этого гнусного нищего! Теперь он не один день будет повсюду хвастать! Да что это с тобой приключилось, скажи ради бога? Или ты не понимаешь, как важно для тебя получить образование?
Девочка разрыдалась.
— Она почти полтора месяца была первой, папа, — храбро вступилась за сестру Мэри. — И потом, другие постарше ее.
Броуди смерил ее уничтожающим взглядом.
— А ты держи язык за зубами, пока к тебе не обращаются! — загремел он. — С тобой разговор впереди, моя милая, — вот тогда у тебя будет возможность пустить в ход свой длинный язык!
— Все этот французский, — всхлипывала Несси. — Никак у меня не держатся в голове спряжения… И по арифметике, и по истории, и по географии у меня хорошие отметки, а с французским ничего не выходит. Я чувствую, что никогда его не одолею.
— Не одолеешь! А я тебе говорю, что одолеешь, — ты у меня будешь образованной, дочь моя! Ты хоть и мала еще, да все говорят, что голова у тебя с мозгами (это ты от меня их унаследовала, потому что мать твоя всегда была дура), и я позабочусь о том, чтобы ты их употребила с пользой. Сегодня вечером ты сделаешь два упражнения вместо одного.