— Я знаю. Плюс адвокатские гонорары…
— Не только. За моей матерью дали хорошее приданое, что позволило отцу проводить выгодные биржевые операции. Я как раз ищу подходящее поместье для вложения моих денег, и Ист-Линн вполне меня устраивает, если я получу преимущественное право на покупку, и мы сможем договориться об условиях.
Лорд Маунт-Северн задумался на несколько мгновений, прежде чем заговорить.
— Мистер Карлайл, — начал он, — дела мои в скверном состоянии, и мне просто необходимо изыскать наличные деньги. В настоящее время мои права на распоряжение поместьем ничем не ограничены, сумма закладной на Ист-Линн намного меньше его стоимости; факт продажи, как Вы, вероятно, понимаете, держится в секрете. Когда я выгодно приобрел поместье восемнадцать лет назад, Вы, насколько мне помнится, были поверенным продавца?
— Это был мой отец, — улыбнулся мистер Карлайл, — в то время я был еще ребенком.
— Ну конечно же, я имел в виду Вашего отца. Продав Ист-Линн, я смогу получить несколько тысяч после того, как будут оплачены иски на него; других средств раздобыть деньги в моем распоряжении не имеется, и поэтому я решился расстаться с поместьем. Но Вы должны понять следующее: если тот факт, что я отдаю Ист-Линн, станет достоянием широкой гласности, я тем самым разворошу настоящее осиное гнездо. Поэтому все должно быть улажено конфиденциально. Вы понимаете меня?
— Вполне, — ответил м-р Карлайл.
— По мне, так пусть уж лучше Вы приобретете его, чем кто-либо другой, если, как Вы справедливо заметили, мы договоримся об условиях.
— Сколько же, Ваша светлость, Вы хотели бы получить за него — хотя бы приблизительно?
— За деталями Вам придется обратиться к моим поверенным, Уорбортону и Уэйру, но, я думаю, не менее семидесяти тысяч фунтов.
— Слишком дорого, милорд, — решительно заявил м-р Карлайл.
— Оно стоит гораздо больше, — возразил граф.
— При подобных вынужденных продажах никогда не удается получить реальную стоимость, — ответил прямодушный адвокат. — До того, как Бьючемп намекнул мне на возможность покупки, я считал, что Ист-Линн был отписан в завещании на дочь Вашей светлости.
— Ей ничего не завещается, — ответил граф, причем морщины на его лбу обозначились еще резче. — И причиной тому — эти безрассудные браки в бегах, без родительского благословения. Я полюбил дочь генерала Канвея, и она сбежала со мной как дура: точнее сказать, мы оба остались в дураках. Генерал недолюбливал меня и заявил, что я должен перебеситься, прежде чем он отдаст за меня Мери. Тогда я увез ее в Гретна-Грин, где она и стала графиней Маунт-Северн, без приданого. Это был несчастливый брак, потянувший за собой череду неудач. Когда генералу сообщили о ее бегстве, это убило его.
— Убило?! — прервал его м-р Карлайл.
— Именно так, у него было больное сердце, и волнение вызвало кризис. С этого момента моя бедная жена никогда более не была счастлива: она обвиняла себя в смерти отца, и ее собственная смерть была, я думаю, вызвана той же причиной. Она хворала много лет: доктора называли это чахоткой, но это было больше похоже на постепенное угасание; кроме того, в их роду никто не болел туберкулезом. Никогда не бывают счастливыми браки без благословения, я имел с тех пор немало возможностей убедиться в этом, — обязательно произойдет какое-то несчастье.
— Но распоряжения по наследству могли быть сделаны после женитьбы, — заметил м-р Карлайл, поскольку граф замолчал и казался погруженным в собственные мысли.
— Да, я знаю; но их не последовало. Итак, состояния у моей жены не было, и никто из нас не задумался о том, как обеспечить наших будущих детей; даже если мы и задумывались над этим, никаких конкретных шагов предпринято не было. Старая пословица гласит, мистер Карлайл: «Никогда не делается то, что можно сделать в любое время».
М-р Карлайл кивнул в знак согласия.
— Итак, моя дочь — бесприданница, — снова заговорил граф, подавив готовый вырваться вздох. — Мысль о том, как это может тяжело сказаться на ее жизни, если я умру раньше, чем она устроит свою судьбу, иногда приходит мне на ум в минуты серьезных размышлений. Нет сомнений в том, что хорошее замужество ей обеспечено, поскольку она обладает редкостной красотой и воспитанием истинной англичанки, не подверженной щегольству и легкомыслию. Она до двенадцати лет воспитывалась своей матерью, которая (если не считать того сумасбродства, к которому я склонил ее), была олицетворением добродетели и утонченности, а впоследствии этим занималась прекрасная гувернантка. Вот уж кто не сбежит в Гретна-Грин, так это моя дочь.