Так незаметно прошла зима и наступила весна. Приближались экзамены, а за ними каникулы. Я с нетерпением ждала их. Мне очень хотелось увидеть Альберта, прижаться к нему, ощутить себя любимой. Мне очень его не хватало. К тому же тайна нашего брака начинала немного тяготить меня, мне хотелось хоть с кем-то поделиться, но я не могла нарушить клятву. Мы по-прежнему перезванивались, болтали, я рассказывала о своей жизни, об учениках, особенно внимательно Альберт слушал о Гансе. А Ганс определённо делал успехи. Он уже играл несложные вещи гостям, и фрау Мюллер очень им гордилась. Чувствовалась, что она очень благодарна мне, и даже иногда давала премиальные. С герром Мюллером я за всё время не обмолвилась и парой слов, кроме здравствуйте и до свидания; похоже, успехи сына его не очень интересовали.
Я очень удивлялась, зачем ему вообще семья? Он так поглощён работой, так увлечён ей, что на жену и сына у него почти нет времени. Потом я пришла к выводу, что видимо, для престижа. Неженатому банкиру люди будут неохотно доверять деньги. Фрау Мюллер не показывала виду, но иногда страдание от равнодушия мужа прорывалось в её взгляде, который вдруг становился каким-то жалким и затравленным. Но она быстро брала себя в руки, это была настоящая светская дама — холодная и неприступная. Я думала, что даже сыну тяжело с ней. Бедный мальчик был лишён родительской ласки, и музыка стала для него чём-то вроде отдушины. Мне было его по-человечески жаль. Во время наших встреч я старалась относиться к нему как можно теплее, и он тянулся ко мне. Мы очень сдружились. Всё это я рассказывала Альберту.
Однажды, в апреле, когда деревья уже покрылись лёгкой зелёной дымкой, я позвонила Альберту. Мы, как обычно, болтали, и он спросил: как дела у Ганса?
«Ты знаешь, — сказал он, — мама недавно видела фрау Мюллер, она очень довольна тобой, и рада, что Ганс учится музыке. Похоже, она уже задумалась о музыкальной карьере сына. Ты большая умница».
«Спасибо, — сказала я, — но, ты знаешь, занятий в ближайшее время не будет. В понедельник фрау уезжает с сыном отдыхать за границу, и приедет только через две недели. Она даже дала мне заранее зарплату. Герр Мюллер останется дома, у него, как всегда, масса дел».
В трубку я услышала тяжёлое дыхание Альберта.
«Что случилось, Альберт? — испугалась я — тебе не хорошо?»
«Нет, нет, всё в порядке — ответил он, — просто немного закололо сердце. Это у меня с детства, ничего страшного. Накатывает в самый неподходящий момент. Уезжают, говоришь? Прекрасно. Ты сможешь немного отдохнуть. А знаешь что? Приезжай в пятницу вечером ко мне. А в субботу вечером уедешь. Хотя бы день проведём вместе, я ужасно соскучился».
Я не ожидала услышать такое от Альберта, и была страшно обрадована. Я пообещала, что в пятницу с последним поездом я буду у него.
И вот в пятницу после занятий я пошла на вокзал, купила билет и села в поезд. Поздно вечером я вышла у нас на перроне. Было очень пустынно, уже зажглись фонари, и в их неверном свете всё выглядело немного гротескно. По тропинке я пошла в сторону деревни и через какое-то время увидела замок. Он серой громадой возвышался среди начинающих зеленеть деревьев. Ближайшие деревья к замку всё так же облепили воробьи, которые громко галдели.
Альберт ждал меня у входа. Он радостно бросился мне навстречу, и я упала в его объятия.
«Дорогая, дорогая, как долго мы не виделись — он целовал мне шею, волосы губы, — я бы хотел никогда не расставаться с тобой, но, к сожалению, это пока невозможно. Пойдём скорее в дом, тебе нужно согреться и выпить чаю».
Надо сказать, что вечерами было довольно прохладно, и я немного продрогла. Мы зашли в дом. Здесь ничего не изменилось со времени нашей последней встречи, так же горели свечи, в камине полыхал огонь. Альберт принёс чай, от которого у меня всегда кружилась голова. Мы выпили, перекусили. Потом Альберт взял меня на руки и отнёс в спальню. Видимо, от чая и от усталости комната кружилась у меня перед глазами. Мы занялись любовью, но я плохо всё помню. Я так ждала этого момента, а когда он пришёл, впала в полузабытье. Альберт что-то шептал, его тело билось об меня, а мне казалось, что наши тела утратили телесные оболочки и сплетаются подобно змеиному клубку в каком-то мистическом танце. Мы смеёмся чему-то, и из наших ртов вылезают чёрные раздвоенные языки.
Сразу после этого я забылась сном. Мне приснился какой-то кошмар. Я увидела дом Мюллеров: я стояла в зале возле камина, у моих ног лежал герр Мюллер. Голова его была повёрнута набок, а на шее зияла страшная рана, как огромный чёрный рот. И, казалось, он ухмыляется этим, а не настоящим ртом, отчего вся сцена выглядит безобразной. А я стою и с довольной усмешкой смотрю на это. В моих руках зажат большой кривой нож, какой я видела у Альберта на стене с оружием. Кровь с ножа капает на ковёр, и там уже образовалась противная чёрная лужа. Но мне не страшно, я понимаю, что убила его и очень этому рада. Потом всё исчезло, и я проснулась от собственного крика. Альберт испуганно смотрел на меня. Казалось, что он не спал всё это время.