Возможно, для этого воина, заблудившегося в чаще леса, карты, сопровождаемые Звездой, означали мерцание, блуждающий огонь, который привел его к лесной поляне, где в свете звезд явилась ему юная дева, идущая сквозь ночь в одной сорочке, с распущенными волосами, высоко неся зажженную свечу.
Как бы там ни было, он продолжал невозмутимо выстраивать вертикальную линию. Он положил две карты Мечей – Семерку и Королеву, комбинацию, трудную для истолкования без пояснений. Возможно, она означала примерно такой диалог-.
– Доблестный рыцарь, умоляю, сними свое оружие и панцирь, позволь мне облачиться в него. (На миниатюре Королева Мечей была в доспехах – набедренник, налокотник, рукавицы были спрятаны под расшитыми белыми шелковыми одеждами.) Потеряв рассудок, я пообещала себя тому, чьи объятья ныне мне противны. Сегодня он придет требовать исполнения обещанного! Если я буду вооружена, он не сможет овладеть мною. Молю, спаси меня!
Рыцарь согласился немедля. Итак, облачившись в стальные доспехи, несчастная девица превратилась в воинственную королеву, величавую и горделивую. Улыбка плотской радости осветила ее лицо.
Далее все снова зашли в тупик, пытаясь понять, что кроется за расположением этих глупых карт: Пара Палии (знак перекрестка, выбора?), Восьмерка Монет (тайный клад?), Шестерка Кубков (любовное свидание?)
– Твоя учтивость заслуживает награды, – сказала, должно быть, лесная незнакомка. – Выбирай, что предпочесть: могу одарить тебя золотом, или же…
– Или же?…
– …Я могу одарить тебя собой.
Рука воина пододвинула Кубки: он выбрал любовь.
Закончить картину должно было наше воображение: он был уже наг, она начала снимать доспехи и под медной кирасой он сжал округлую, упругую и нежную грудь, скользнул рукой меж стальных набедренников и почувствовал теплое бедро…
Сдержанный и скромный от природы, воин не вдавался в подробности: он сказал, что хотел, в задумчивости положив рядом Кубки и еще одни золотые Монеты, как будто хотел воскликнуть: «Я думал, что вошел во Врата Рая…»
Карта, которую он положил затем, подтвердила это ощущение, но в то же время бесцеремонно прервала его сладострастный восторг: то был Папа, первосвященник со строгой белой бородой, как и первый из пап, ныне стражник Райских Врат.
– Кто осмеливается упоминать Небеса? – высоко над лесом явился тронный святой Петр, громогласно восклицая: – Для нее наши врата закрыты во веки веков!
То, как стремительно, прикрыв глаза рукой, наш рассказчик положил новую карту, держа ее закрытой, подготовило нас к откровению, которое испытал он сам, когда опустив свой взор от грозных преддверий Небес, он взглянул на деву, в чьих объятиях лежал, и узрел, что уста возлюбленной – более не кораллы, нет прелестных ямок на ланитах, нет точеного носа, а вместо прекрасного лица – частокол зубов без десен и губ, два провала ноздрей, пустые глазницы черепа, и почувствовал, что члены его сплетены с конечностями трупа.
Страшный вид Тринадцатого Аркана (надпись Смерть не фигурирует в колодах, чьи старшие карты несут на себе надписанное имя) возбудил у нас нетерпеливое желание узнать окончание истории. Была ли Десятка Мечей заслоном из архангелов, заступивших проклятой душе доступ на Небеса? Знаменовала ли Пятерка Палиц путь сквозь лес?
В этом месте вереница карт вновь достигла Дьявола, оставленного там предыдущим рассказчиком.
Мне не пришлось долго ломать голову, чтобы понять, что из леса явился тот жених, которого так боялась потусторонняя невеста: это был Вельзевул, воскликнувший: «Что ж, моя отважная красавица, вот и конец тасованию карт! Я не дам и двух ломаных грошей (Пара Монет) за все твое оружие и доспехи (Четверка Мечей)\» И с этими словами он увлек ее вниз, в глубины пропастей земных.
Повесть грабителя могил
Я все еще чувствовал холодный пот на спине, как уже был вынужден следовать за другим соседом, в котором четырехугольник из Смерти, Папы, Восьмерки Монет и Пары Палии, казалось, пробудил иные воспоминания, но, судя по блуждающему взору и наклону головы, он как будто не был уверен, с какой стороны подойти к делу. Когда же он положил рядом Пажа Монет, в котором без труда можно было узнать его дерзкие и вызывающие манеры, я знал, что он также желает поведать нам о чем-то, начинавшемся здесь, и я знал – то его собственная история.
Но что общего этот беззаботный юнец имел с жутким царством скелетов, вызванным к жизни Тринадцатым Арканом? Без сомнения, он не принадлежал к числу блуждающих по кладбищам романтических натур, если, конечно, его не привлекло туда какое-то нечестное намерение: к примеру, вскрывать могилы и красть у мертвых ценные вещи.
Великих мира сего обычно погребают с атрибутами их власти: золотыми венцами, перстнями, скипетрами, в златотканных одеждах. Если этот молодой человек действительно был грабителем могил, он, должно быть, отправился на кладбище в поисках наиболее богатых погребений, гробницы Папы, например, поскольку первосвященники обычно сходят в могилу во всем великолепии своего убора. Вероятно, безлунной ночью вор приподнял тяжелую плиту склепа (Две Палииы служили ему рычагами) и проскользнул внутрь.
А затем? Рассказчик положил Туза Палии и сделал жест, как бы указывая на что-то растущее: на мгновение я подумал, что вся догадка моя ложна, настолько этот жест противоречил образу спускающегося в папский склеп грабителя. Наконец я предположил, что как только склеп был вскрыт, возник прямой и очень высокий ствол дерева, и что грабитель вскарабкался на него или же оказался вознесенным к ветвистой и густой кроне.
Он, конечно, был висельником, но. к счастью, в своем повествовании не ограничивался лишь добавлением одной карты таро к другой (он продвигался парными сочетаниями карт в двойной горизонтальной линии, слева направо), но помогал себе расчетливой жестикуляцией, несколько упрощавшей нашу задачу. Таким образом, мне удалось понять, что Десяткой Монет он хотел описать вид кладбища сверху, как он созерцал его с верхушки дерева, со всеми памятниками, возведенными на пьедесталах вдоль дорожек. Тогда как Арканом, известным как Ангел либо же Страшный Суд (на котором ангелы подле небесного трона издают трубный глас, отверзающий могилы), он, возможно, только хотел обозначить, что смотрел на могилы сверху, как станут смотреть обитатели Небес в час Судного Дня.
Карабкаясь к вершине дерева, наш герой достиг висящего города. Во всяком случае так я растолковал величайший из Арканов, Мир, который в этой колоде изображал город, плывущий на волнах или облаках, несомый двумя крылатыми херувимами То был город, чьи крыши касались небесного свода, как некогда Башня Вавилона, что было подтверждено следующим Арканом.
«Тот, кто пал в бездну Смерти и вновь вскарабкался по Древу Жизни, – так я вообразил себе слова, которыми был встречен наш невольный пилигрим, – прибыл в Град Возможного, откуда созерцается Всеобщность и где определяются Жребии».
Мимика рассказчика не помогала нам более, и мы вынуждены были вновь прибегнуть к воображению. Можно было предположить, что, войдя в Град Всеобщего и Частей, наш негодяй услышал следующее:
– Желаешь ли ты богатства (Монеты), или власти (Мечи), или мудрости (Кубки)? Выбирай немедля!
То вопрошал архангел в сиянии и силах (Рыцарь Мечей), и наш герой не задумываясь воскликнул: «Я выбираю богатство (Монеты)!»
– Но обряшешь Палицы! – таков был ответ конного архангела, когда город и древо растворились в дыму, и вор стремительно провалился сквозь ветви и заросли в чашу леса.