- Папа! – начала я, стараясь последовательно выстроить слова, что скакали друг перед другом, словно норовистые лошадки, каждая из которых стремится вырваться вперед. –
- Помнишь, ты говорил мне, что я могу выбрать себе мужа, какого пожелаю?
- И ты явилась в такую несусветную рань, чтобы напомнить мне об этих моих словах?
- Да! То есть, не совсем, чтобы напомнить…
Я почувствовала, что начинаю сбиваться. Моя растерянность злила меня. Я глубоко вздохнула и продолжила:
- Вообщем… Знаешь, я нашла того, за кого хочу выйти замуж.
- Да-а-а? – протянул отец, глядя на меня с удивлением и иронией одновременно,
- И кто же этот достойный человек?
- Оллгар. Это Оллгар.
Лицо отца сделалось серьезным. Без тени улыбки он взглянул на меня:
- Я сегодня же поговорю с ним. А ты… Тебя попрошу подождать, пока я не сообщу тебе о результатах нашей беседы. Прояви, пожалуйста, благоразумие и терпение, и не встречайся с ним до тех пор.
- Но… папа!
- Я все сказал, Аврора. Будь умницей и подожди.
Подождать! Нет ничего труднее и невозможнее. Я не знала, куда девать себя. А день еще только начинался.
Сперва я бесцельно слонялась по двору. Потом решила выйти на прогулку. Но тревожащие меня мысли оказались хуже стаи стервятников, и я никак не могла отвлечься, пытаясь представить раз за разом, как и о чем говорят мой отец и мой рыцарь. Волнение, охватывавшее меня при этом, было настолько сильно, что все прочее, весь окружающий меня мир терялся в каком-то сумасшедшем черном водовороте. И напрасно я пыталась себя успокоить: становилось только хуже!
Что может быть ужасней, чем ожидание, когда ты ничего не способна изменить, когда от тебя ничего не зависит, и ты можешь лишь гадать, как повернется колесо судьбы?
Издерганная до изнеможения, я уже не знала, что и думать, когда, наконец, отец вышел на крыльцо.
По выражению его лица я пыталась предугадать, какие вести мне уготованы. Сердце колотилось в груди, пока я стремительно поднималась по ступеням.
Мой отец и господин заговорил, и начало не предвещало ничего хорошего:
- Ты только не расстраивайся, дочка. Ты ведь знаешь, я всегда беспокоился только о твоем благе.
- Что же? Что он сказал тебе? – в нетерпении я теребила подол платья.
- Наш разговор был разговором двух мужчин, и передавать его тебе сейчас я не вижу смысла. Одно могу сказать: он человек достойный и благородный, но, к сожалению, тебе не пара.
- Почему, отец? Что может быть препятствием?
- Увы, он не хотел, чтобы я обсуждал с тобой это. Он очень переживал, что мог расстроить тебя. Оллгар полон самой искренней благодарности и отзывается о тебе с огромным уважением и восхищением. Он сожалеет, что судьба препятствует исполнению наших желаний, и просит прощения за возможные причиненные обиды.
Я стояла и слушала, как громом пораженная. Нет, этого не может быть! Его прикосновения, его взгляд, его поцелуй! Это все было! И было настоящим, непридуманным. Какая «искренняя благодарность»?! Какая просьба о прощении?!
Ну что за чушь здесь творится?!
- Я сейчас же пойду и все узнаю сама!
Отец перехватил меня и почти силой удержал на месте:
- Даже и не пытайся! Что он подумает о тебе?.. Надо вести себя подобающим образом. Я виноват, конечно, что не дал тебе достойного воспитания и не привил должных манер. Росла здесь, как дикарка, - и он пустился в длинные рассуждения сам с собой, словно пытаясь убедить в чем-то.
Я слушала его, согласно кивая время от времени, хотя его слова доносились до меня словно издалека. В голове царил полный сумбур.
- Хорошо, папа, я не стану, - я осторожно высвободила свою руку из его пальцев.
- Будь послушной дочерью, прояви благоразумие, - напутствовал он меня вслед.
Черта с два! Сейчас же пойду и все выясню! Я взбежала по лестнице, задыхаясь, миновала каминную залу и коридор за ней… Нашего гостя нигде не было. Обойдя все комнаты и залы, и даже спустившись на кухню, я так его и не обнаружила. Тогда я отправилась в помещения для слуг, а затем – на конюшню. С помощью осторожных расспросов я выяснила, что Оллгар поехал к кузнецу в сопровождении нашего старого конюха. Он собирался починить кольчугу и присмотреть кое-что еще из снаряжения.