Она была одна против всего мира, всё больше превращаясь в загнанного в угол зверька, и единственным, кто протянул ей руку, оказался однажды забравшийся в замок вампир.
Выяснилось, что Ральф Штейман в то время тоже переживал серьёзный жизненный кризис. Относительно недавно потеряв своего Мастера, он пытался в одиночку выжить в этом мире, и не просто выжить, а преуспеть. В целом у него это неплохо получалось, но Ральфу захотелось иметь тихую гавань где-нибудь в глуши, чтобы можно было время от времени отдыхать от жизненных бурь. Он задумал вернуться к родным пенатам, и, прежде чем убить Йозефа, с помощью способности вампиров влиять на человеческий разум заставил его написать завещание в пользу несуществующего двоюродного племянника. Два одиночества потянулись друг к другу. Впервые в жизни Грета обрела родственную душу, заботу, покой и ласку, отплатив за неё всей нерастраченной любовью, что таилась в ней, прежде не находя выхода. Ну а то, что её наконец-то обретённый настоящий отец питается людьми… это такая мелочь, право. Иногда, глядя на то, что оставалось от вампирских трапез, она даже испытывала что-то вроде мстительного удовольствия. Словно Ральф и его приятели-вампиры платили и по её счетам, обрывая цепь человеческих грехов.
Невиновных нет, это Грета Хайнце тоже усвоила твёрдо. В любом человеке таится если не насильник, то предатель, готовый равнодушно отвернуться от чужой беды.
С годами привязанность Греты не потускнела. Вся её жизнь была направлена на то, чтобы помогать и угождать тому, кто спас её от мучений и одиночества. Она с отличием закончила университет, она стала идеальной помощницей, но прошлое не хотело отступать так просто. И оно возвращалось мучительным страхом, что однажды всё снова переменится, и она окажется Ральфу не нужна. Умом Грета понимала, что её страх беспочвенен, и всё же он то и дело давал о себе знать. Ральф уже давно, ещё с юности, предлагал ей сделать из неё вампира, но Грета, уже условившись с ним обо всём, тянула время. Она ничего не имела против вечной жизни, но… Пока она человек и может действовать днём, она способна принести куда больше пользы, ведь правда? Помощники-люди у Ральфа есть и без неё, но многие ли из них так преданы и заслуживают такого же доверия, как она? Грета ещё молода и вполне может прожить как человек ещё лет пять. Или даже десять.
И когда Ральф рассказал ей о своих планах относительно Даниэля Фёрстнера, Грета сперва лишь удивилась. Слишком неожиданным и… сентиментальным было его решение, обычно он действовал куда более взвешенно и обдуманно. Она попыталась отговорить его, но Ральф был твёрд. И Грета не ревновала, совсем нет… просто, когда она увидела, как заботлив жест, которым её отец стирает кровь с лица своего нового подопечного, страх одиночества пронзил её с новой силой. Так же, наверное, чувствуют себя маленькие дети, когда у них появляются младшие братья или сёстры. Вроде бы вот он папа, никуда не делся, но будет ли она нужна ему теперь? Теперь, когда уже ничто не станет так, как раньше?
Вампирской чуткости у Греты пока ещё не было, и потому она не замечала подошедшего Ральфа до тех пор, пока тот не обнял её сзади своими сильными, но нежными руками.
– Ну, что тут у нас такое? – шёпотом спросил он. – Откуда слёзы?
– Ниоткуда, – Грета зло вытерла глаза кулаком. – Просто глупости, не обращай внимания.
– И правда, глупости, – он осторожно повернул её к себе. – Грета, ты же умная девочка. Ты знаешь, как я тебя люблю. И ты знаешь, что никуда я тебя не отпущу. Даже если ты вдруг захочешь. А скоро, когда я подарю тебе бессмертие, мы станем и вовсе неразрывны.
– Правда? – это было глупо – переспрашивать то, что она знала и сама, но было так хорошо, как в детстве, уткнуться ему в плечо и по-простецки шмыгнуть носом. – Обещаешь?
– Клянусь.
За приоткрытой дверью в опустевшем холле уютно потрескивал в камине огонь, и кровь уже застыла на камне пола.
Потолок в спальне был обычным, оштукатуренным, с тонкой каёмкой лепнины по краю. Побелку пересекали несколько малозаметных трещин. За ночи вынужденного лежания Даниэль успел изучить его во всех подробностях и едва ли мог углядеть там что-то новое. Но он продолжал лежать, таращась вверх, бездумно скользя взглядом вдоль раздваивающейся трещины прямо над кроватью, похожей на слияние рек на карте, по трилистникам лепнины, и чуть загибающемуся кое-где наружу краю светлых обоев в цветочек.