Даниэль опустился рядом на колени и провёл рукой по волосам женщины. Поняла ли Петра, что происходит? Пыталась ли сопротивляться, звать на помощь? Может и пыталась, вот только против вампира, даже такого, как они, без году неделя, у обычного человека шансов нет. Стены тут толстые, звукоизоляция хорошая, зажать жертве рот – и даже острый слух за несколько комнат отсюда не уловит ничего.
Его сорвало с места, и спустя секунду он уже рвал одну за другой двери хозяйских спален третьего этажа. Грета ещё не легла, когда Даниэль влетел в комнату, она обернулась и открыла рот, но сказать ничего не успела.
– Что ты с ней сделала?!
Вопрос был – глупей не придумаешь, ведь Даниэль только что отлично видел, что. Но изложение претензий нужно было с чего-то начать, просто вбежать и двинуть по холёной физиономии этой суки у него рука не повернулась. Проклятое хорошее воспитание, что б его…
– Отпусти! – Грета попыталась разжать его пальцы, вцепившиеся в лацканы её делового пиджака.
– Зачем ты её убила?! – Даниэль затряс её так, что у женщины залязгали зубы.
– Убери от меня лапы! – она попыталась двинуть его коленом, потом пнула носком туфли, чувствительно заехав по голени. Фёрстнер оттолкнул её, и Грета отлетела, ударившись плечом об угол шкафа.
– Псих!
– Сама психопатка!
– Ненормальный! Зачем тебя только Ральф подобрал!
– А тебя вообще нужно было придушить во младенчестве! Зачем ты убила Петру?
– Ты же сам сказал, что я могу ей попользоваться!
– Но я не имел в виду – высосать её досуха!
– Ох, какие мы чувствительные! – Грета подбоченилась. – Ты вампир, Даниэль! Но ты очень скверный вампир, если всё ещё думаешь о людях, как о равных! Они еда! Пища! Запомни это хорошенько.
– Не тебе решать, как и о ком мне думать! И ты убила чужого донора. Еда, говоришь? И чем мне теперь питаться без неё?
– Найдётся кто-нибудь, – отмахнулась Хайнце. – Скоро приедет Ральф, и, возможно, тебя отсюда заберёт. А если и нет, найдёт тебе нового кормильца. Ещё недельку проживёшь и без донора.
– И думаешь, он погладит тебя по головке за то, что ты сделала?
– А что, Ральф пожалеет для меня одного человека? – на губах Греты заиграла ядовитая улыбка. – Я знаю его дольше, чем ты, не забывай. Ты – не более чем его прихоть. Я ему дочь.
– Ты очень скверная дочь, – укол насчёт прихоти был неожиданно болезненным, неприятно соответствуя его собственным мыслям, но он помог Даниэлю взять себя в руки. – Ты можешь быть сколько угодно уверена, что для тебя ничего не пожалеют, но брать чужое без спроса называется воровством, ты в курсе? Ральф одобрил расправу с найденным им донором?
О боже, я сам говорю о Петре как о вещи, ужаснулась какая-то часть его разума. Но взывать к человеколюбию и напоминать заповедь «не убий» явно не было никакого смысла.
– Не тебе судить, какая я дочь! – улыбка Греты перешла в оскал. – Ты ещё должен сказать мне спасибо.
– Это за что же, интересно?!
– За то, что избавляю тебя от ложных привязанностей! За то, что напомнила тебе, что волк не может дружить с овцой! Ты не подходишь на роль вампира, ты был ошибкой с самого начала!
– А кто подходит, ты? Да Ральф, наверное, рад-радёшенек, что ты не стала его птенцом!
Вот теперь ему показалось, что Грета сейчас вцепится ему в лицо. Он чуть было не сделал шаг назад, такая злоба исказила её черты.
– Я должна была стать его птенцом! – выкрикнула она. – И стала бы, если бы не ты! Мы обо всём уже договорились, но ты занял моё место!
– Так надо было соглашаться, пока ещё предлагали! – рявкнул Даниэль. – Не ты ли тянула время? «Я буду полезней, оставаясь человеком!» Вот он и устал ждать.
Ему казалось, что он не удивится никакой реакции на свои слова. Ни тому, что она бросится на него с кулаками, ни тому, что скажет что-то ядовитое, ни даже тому, что она вдруг беззаботно рассмеётся и заявит что-нибудь вроде: да ладно тебе, что это мы из-за ссоримся пустяков … Но Грета не сделала ни того, ни другого, ни третьего. Она распахнула глаза, как обиженный ребёнок, безмолвно открыла и закрыла рот – и вдруг заплакала.
Даниэль молча смотрел на неё, чувствуя, как весь запал выходит из него, как воздух из проколотого шарика. Нет, он не испытал никакой жалости и тем более желания её утешить, но продолжать орать на рыдающую женщину тоже уже не хотелось. Поэтому он просто развернулся на каблуках и вышел, хлопнув на прощание дверью.
Глава 24