Когда я добираюсь до места, вдоль квартала уже растянулась толпа зевак, а рабочие разгружают грузовики. Над ними возвышается огромная оранжевая машина, похожая на металлического динозавра. На минуту я забываю о небоскребах и горах – мне кажется, что выше нее на Земле ничего нет.
Я пробираюсь через толпу пенсионеров, мужчин с раскладными стульями и мам с детьми и оказываюсь у ограждающей ленты. Странно видеть всех этих людей здесь, в месте, которое я считала секретным. Интересно, многие ли из них бывали здесь раньше? Что этот снос означает для них?
Я сажусь на землю, скрестив ноги, и меня окружают люди.
Оранжевая машина оживает.
Она заводится с низким ревом, грозно наклоняется вперед. Механическая шея вытягивается к небу, на высоту добрых тридцати футов, и обрушивается на стену кинотеатра.
Дальше все происходит стремительно. Мощные металлические челюсти прогрызают стену за считаные минуты, а потом машина въезжает в кинотеатр и набрасывается на него уже изнутри, уничтожая дальнюю стену. Земля подо мной дрожит. Один из рабочих распыляет воду из пожарного шланга, чтобы пыль не летела нам в лицо. В воздухе стоит крепкий, едкий запах, но, когда я хочу прикрыть лицо, я вспоминаю еще одну вещь об Ингрид, которая прежде не приходила мне в голову.
Однажды, когда моя мама повезла нас куда-то и нам пришлось заехать на заправку, Ингрид опустила окно машины со своей стороны. Она высунула голову и глубоко втянула воздух.
– Что ты делаешь? – спросила я.
– Мне нравится запах бензина, – сказала она, выдыхая.
Я скорчила гримасу. Мои знания о бензине ограничивались жалобами родителей: он слишком дорогой, а мама терпеть не может, когда он попадает на руки.
Ингрид высунулась из окна.
– Попробуй, – сказала она. – Тебе понравится.
Мне не понравилось.
– У тебя проблемы с головой, – сообщила я ей, и она расхохоталась и снова втянула воздух.
Я узнаю запах бензина, смешанный с уже знакомой затхлостью. Пока машина пожирает кинотеатр, а стены рушатся с оглушительным грохотом, я вдыхаю запах перемен. Он не так плох, как я думала, – а может, наоборот, до того ужасен, что даже опьяняет. За моей спиной заходится плачем маленькая девочка, но я едва слышу ее из-за шума.
Прежде чем я успеваю приготовиться, машина приближается к фасаду кинотеатра. Она останавливается рядом с вывеской, поднимает шею, раскрывает пасть, и мое сердце едва не выскакивает из груди. В глазах стоит туман. Здание рушится. Крыша проваливается. Я представляю, как дневник Ингрид падает с полки, порхая в воздухе страницами, и падает на пол, раскрытый посередине. Вода из шланга пропитывает бумагу; цвета сливаются, рисунки размываются, а слова расплываются до нечитабельного состояния.
На мое плечо ложится рука. Я поднимаю глаза. Джейсон.
Он садится рядом со мной и достает из кармана пачку бумажных платков.
Говорить я пока не могу. Я выдавливаю из себя улыбку – это проще, чем я думала. Напряжение слегка отпускает меня. Он улыбается в ответ. Последняя стена обрушивается, а я продолжаю улыбаться, промакивая слезы платками Джейсона и глядя, как дерево крошится под тяжестью машины, а кинотеатр теряет свой прежний облик.
Когда все заканчивается и земля перестает дрожать, рабочие принимаются грузить в машины то, что осталось от кинотеатра. Толпа начинает расходиться.
– Ты была здесь с самого начала? – спрашивает Джейсон.
Я киваю.
– А ты?
– Почти.
Скоро мы с Джейсоном остаемся одни.
– Ну я пойду, – говорит он и встает.
Я смотрю на пустой участок. Сложно поверить, что когда-то здесь был кинотеатр.
– Я еще посижу.
– Тогда до вечера, – говорит Джейсон и убегает.
Я наблюдаю за рабочими. Они забрасывают дерево в один грузовик, медные трубы – в другой. Откалывают от фундамента куски бетона и увозят его на тележках. Я достаю свой обед и ем, пока они работают. С завтрака прошло несколько часов, но только сейчас я начинаю чувствовать голод. Участок медленно пустеет, рабочие уезжают. Около четырех часов один из них снимает ограждающую ленту.
– Концерт окончен, – говорит он мне с улыбкой. – Боюсь, больше тут смотреть не на что.
Он комкает ленту в руках и дружелюбно смотрит на меня.
– Впервые видишь, как сносят здание? – спрашивает он.
– Да.
– Ну и… – Он широким жестом обводит участок. – Что думаешь?
Я не знаю, что думать, и открываю рот, чтобы так ему и сказать. Но вместо этого произношу:
– Это было потрясающе.
И я говорю это от всего сердца.