- Чем выше, тем козлее! В Пизанской башне, Олег, живем. Говорю тебе это как коммунист коммунисту. Скоро пизанемся. Ско-оро! Как там Каракозин?
- Да никак. Как все...
А на самом деле Джедай был лихой мужик: таскал на работу чудовищный самиздат и в открытую пересказывал очередные сообщения Би-би-си о маразме Брежнева, об очередной голодовке ссыльного академика Сахарова, которая выражалась, кажется, в том, что "невольный горьковчанин" отказывался от талонов на колбасу и мясо. Рассказывая все это, Каракозин иной раз с ироническим вызовом поглядывал на Башмакова, а порой даже спрашивал:
- Олег Райкомович, я тебя не шокирую?
Башмаков однажды пытался объясниться и залепетал о том, что в райкоме работают нормальные, честные люди, а не вурдалаки какие-нибудь, хотя, конечно, и такие встречаются. В ответ Каракозин только ухмыльнулся и рассказал анекдот про то, как Брежнев, решив узнать жизнь простого народа, переоделся, сбрил брови, пошел в Елисеевский гастроном и потребовал икры. Ему выставили банку кабачковой - "заморской". "Эту икру уже кто-то ел!" поразмышляв, заметил Брежнев. Причем Каракозину удалось замечательно сымитировать дикцию генсека, которому в СССР подчинялось все, кроме его собственной нижней челюсти. (Впоследствии на этом подражании незабвенным "сиськам-масиськам" десятки эстрадников карьеру себе сделали и озолотились.)
Лаборатория захохотала, а Рыцарь Джедай посмотрел на Башмакова с презрительной осведомленностью и добавил снисходительно:
- Олег Трудоустроевич, мы тебе верим! Спи спокойно!
А потом Башмаков попал и вовсе в скверную историю. Он даже на некоторое время сделался в буквальном смысле изгоем. Дело было так. Каракозин принес залохматившийся ксерокс романа "В круге первом". Потайное сочинение выдавалось желающим на одну ночь. Только для Уби Ван Коноби было сделано исключение - он, с учетом занятости и очередного конфликта с Р2Д2, получил запретные лохмотья на два дня. Поутру прочитавший приходил в лабораторию сам не свой - то ли от бессонной ночи, то ли от художественного и нравственного потрясения.
- Ну-у? - сурово спрашивал Каракозин.
Прочитавший обычно только закатывал красные от недосыпа глаза.
- То-то! - констатировал Рыцарь Джедай.
И вот в один прекрасный день, когда в сборе был почти весь коллектив (Уби Ван Коноби зашел в комнату по какой-то руководящей надобности), случилось то, чего Башмаков давно ожидал и даже внутренне готовился к этому. Но именно в тот момент он расслабился, безмятежно сидел за своим столом и наблюдал в окно воробья, который в большой горбушке хлеба выклевал себе целую нишу и устроился в ней, как в гроте, на отдых. Эта картинка живой природы вдруг напомнила Олегу некий непреложный закон всеобщего существования.
- Будешь? - спросил Каракозин заговорщицки, словно предлагал выпить в рабочее время, и протянул толстую папку. - Завтра отдаю!
Все с интересом замерли, ожидая, как отнесется Товарищ из центра к такому предложению. И Башмаков вдруг замялся. Дело в том, что "В круге первом" он читал еще в райкоме: такие книжки часто приносил Гефсиманов. И это лукаво называлось - знать оружие идейного противника.
- Одна сволочь в бане дала почитать, - обычно говорил сын могучего партийного босса.
Более того, Слабинзон сделал с этого романа два ксерокса - себе и Башмакову, а Борис Исаакович, увлекшийся на старости лет переплетным делом, облек копии в алый ледерин. Так что Солженицын стоял у Башмакова на полке между Хемингуэем и Евтушенко. Правда, на всякий случай корешок остался безымянным.
Пауза затягивалась, и Олег Трудович поймал на себе подозрительные взгляды сотрудников, даже Нина Андреевна (а с ней у него к тому времени уже обозначилась взаимная симпатия) сделала обиженно-удивленное лицо. В такой ситуации сказать, что ты уже читал, означало попросту расписаться в трусости, если не в сексотстве.
- Давай!
- На Лубянке население принимают круглосуточно! - подсказал Каракозин.
- Тебе видней, - отпарировал Башмаков.
Когда, упрятав папку в портфель, Олег снова глянул на горбушку, воробья там уже не было - ее ворочал клювом жирный грязно-перламутровый голубь.
- Ну-у? - спросил на следующий день Каракозин и опять же в присутствии общественности.
- Очень своевременная книга! - ответил Башмаков. - Одно мне непонятно: зачем надо было государственную тайну выдавать?
- Это ты для нас говоришь или для товарища майора? - Рыцарь Джедай таинственно обвел глазами комнату, давая понять, что, вполне возможно, в лаборатории установлены микрофоны.
- Для вас.
- Мы потрясены! Ты хоть "Архипелаг Гулаг" читал?
- Не без этого... - уклончиво ответил Башмаков, слышавший несколько глав по "Голосу Америки".
- Ну и как?
- Нормально. Только атомная бомба тут при чем?
- Олег Тугодумыч, ты в самом деле не понимаешь?
- Нет.
- Государство, создавшее Гулаг, не имеет права на атомную бомбу! Понимаешь, не и-ме-ет!
- Может, и так. Но почему же Иннокентий - или как его там? - настучал именно американцам, которые, в отличие от нас, бомбу уже сбросили?! Тут возникла неловкая пауза, и все посмотрели на Башмакова так странно, будто он пришел на работу в балетной пачке и пуантах. Бадылкин-Чубакка по-оперному кашлянул.
- На Хиросиму? - жалостливо уточнил Каракозин.
- И Нагасаки! - совершенно серьезно, даже с обидой добавил Башмаков.
И все вдруг засмеялись. Нина Андреевна хохотала почему-то громче и обиднее остальных.
- Олег Турандотович, - сурово и веско произнес Рыцарь Джедай. - Если ты не понимаешь таких простых вещей, то нам с тобой вообще не о чем говорить!
- Значит, ты... - начал Башмаков.
Он собирался выяснить, готов ли сам Каракозин, так же как солженицынский Иннокентий, сообщить геополитическому противнику какой-нибудь секрет, которыми "Альдебаран" был набит по самое некуда, но осекся, сообразив: такой вопрос нельзя задавать ни в коем случае... Однако смысл незаданного вопроса все поняли - и смех оборвался.