Прикрывая Фиону, которой требовалось определённое время на то, чтобы снова стать лекарем, Оулле принял неравный бой. В принципе всё, что от него требовалось, — это дождаться, пока Фалайз и Тукан, не желавшие получать по ушам криком, который не разбирал, кому выводить из строя барабанные перепонки, вернутся обратно.
Впрочем, рахетиец не стал смиренно ждать, когда его противники перейдут в атаку, а сам бросился вперёд, путая их неритмичными, неравномерными, очень резкими движениями. При этом он был невероятно быстр и ловок, а бил так, чтобы «добавки» никому не потребовалось. По некоторой неловкости чувствовалось, что с двуручным мечом Оулле не очень уверенно обращался, и это всё — далеко не пик его возможностей.
Первый дворф даже не успел толком замахнуться своим кривым и ржавым тесаком. Второй смог среагировать, но был недостаточно быстр, за что и поплатился полоской здоровья, так ничего и не добившись. А вот третий сделал финт, довольно распространённый в играх: прекрасно осознавая, что ему конец, он бросился в отчаянную атаку с таким расчётом, чтобы удар булавы в любом случае угодил в цель, пускай даже и посмертно.
И рахетиец, и дворф упали на землю одновременно. Разница была лишь в том, что Оулле нашлось кому вылечить, а последнего из сыгранной тройки игроков — нет. Наконец подскочили Фалайз и Тукан, впрочем, им даже добивать оказалось некого: из всего рейда остался один лишь Леголась, пытавшийся нелепыми, неумелыми движениям уползти прочь. Остальные либо погибли, либо, улучив возможность, разбежались.
Заприметив это, крестоносец недобро осклабился и в предвкушении потёр руки, приближаясь к пленному:
— Где-то у нас тут бегали крысы, кажется, пора их приучать к эльфятине…
— Стой, — шикнул на него Фалайз злобно, а самого Легалася попросил: — не выходи из игры, мы не будем с тобой что-то делать. Фиона, полечи его.
Жрица странно на него посмотрела, не совсем понимая задумку, но сделала, как он сказал. Сам дикий маг в это время помог горе-рейдеру встать на ноги и даже немного отряхнул.
— Позови своих уцелевших друзей — соберите снаряжение и возвращайтесь в город, — сказал Фалайз, когда необходимый минимум целебных процедур был оказан.
— Чего⁈ — раздалось несколько ошеломленных голосов, один из которых принадлежал непосредственно и Леголасю.
— Того. — Дикий маг цокнул языком, как и все не любящий объяснять банальности. — Мы против вас ничего не имеем — это вы напали. Ваш друг тут погиб по глупости — мы бы и его снаряжение вернули, но не можем. — Вдруг он протянул руку и спросил: — Мир?
Леголась странно на него посмотрел, глянул на поле боя и нехотя кивнул, отвечая на рукопожатие:
— Лан, мы тож перегнули палку. Надо было сначала поговорить, а мы…
Не договаривая, он сплюнул и отправился молча собирать ценные пожитки товарищей. Вскоре к нему присоединилось ещё несколько вернувшихся персонажей. На Фалайза и его друзей они поглядывали косо, но, кажется, драться раздумали. А после того как Леголась объяснил им ситуацию, общий тон настроения вовсе сменился на в целом благожелательный. До массовых братаний дело не дошло, но определённое уважение появилось.
— Вечно ты со своим миролюбием, — фыркнул Тукан, глядя на это всё.
И хотя тон его голоса был пренебрежительным, да и сам он демонстративно кривился, глядя на недавних «карателей», чувствовалось, что крестоносец целиком и полностью удовлетворён тем, как всё обернулось по итогу.
— Он прав, — ответила Фиона, что-то уже прикинув в уме. — Дальнейшая эскалация сделает только хуже. Причём именно нам — мы же не сможем тут держать оборону круглосуточно, или если заявится кто-то серьёзный. — Она растерянно уточнила: — Ты ведь так рассуждал?
— Ну-у-у-у, вообще-то мне просто за них стало обидно, — невинно улыбаясь, сказал дикий маг и пожал плечами. — Получили ни за что, дважды.
Жрица растерянно на него посмотрела, не до конца веря сказанному. Однако что отлично умел Фалайз, так это быть искренним. И сейчас был именно такой случай.
— Так уж и ни за что. — Фиона закатила глаза.
— Был бы у нас стражник… — сразу же завёл прежнюю шарманку Тукан.
— Так что, разрешите остаться? — подал голос Оулле.
За всю сцену «примирения» он не проронил ни слова. Просто стоял чуть в стороне с непроницаемым лицом, скрестив руки на груди, и без всякого интереса наблюдал за возней там, где парой минут ранее кипело сражение.