— Никак, — ответила Ника, пиная камень перед собой.
Спустившись со стены, они вместе пошли по мостовой в направлении западных городских ворот. Только через них сейчас можно было покинуть Нокс. Учитывая, что город был зажат между двух скал, это же являлось единственным путём куда-то в принципе в условиях продолжавшейся блокады.
— Слышал, ночью ещё один корабль сел на скалы. Видимо, Таппен хочет в перспективе устроить подводный курорт. Все эти остовы затонувших кораблей и так далее, ну как на Кубе, — натянуто пошутил эльф.
— Видимо, он хочет, чтобы от этого места не осталось камня на камне, — в тон ему пробормотала Ника. — Тот бедолага, сразу видно, агент паладинов, шпион — не меньше.
— Стража сказала, дерево, что он вёз — проклятое, — сообщил Руплет, похоже, искренне веря в сказанное. — А ещё, что там имелась контрабанда…
Ника лишь усмехнулась, услышав это. В Ноксе почему-то очень стеснялись прогонять прочь беженцев, объясняя причину такого решения введённой блокадой. Вместо этого неизменно находились какие-то нарушения, проклятия или контрабанда.
Город одновременно находился в очень выгодном месте, но при этом максимально неподходящем для обороны при опасности с востока. Расположенный в ущелье, Нокс контролировал единственную дорогу в округе. Однако скалы, образующие этот своеобразный коридор, имели покатый восточный склон. Это было очень удобно, если противник, как и предполагали строители, шёл с запада — для них Нокс становился неприступным. Но любой враг, пришедший с востока, моментально оказывался в выигрышном положении относительно защитников.
Это не было каким-то стратегическим просчётом или случайным недоразумением. Нокс изначально строился для того, чтобы обезопасить Вечнозелёную долину от угроз с запада. Восток же прикрывал Дракенгард по суше, и порт Синий со стороны моря. Никому и в голову не могло прийти, что затем случится политика и изначально хорошая задумка пойдёт наперекосяк.
— Говорят, какие-то психи обосновались прямо посреди Вечнозелёного леса, — отвлекая её, рассказал Руплет. — На что они только рассчитывают⁈
— Беженцы? — Пожала плечами Ника.
— Да как-то непонятно. Вроде бы да, но вроде и нет. Точно не из наших краёв.
— Наши к Стражу полян не полезут, — согласилась дворфийка. — Нежить и лесные обитатели сожрут очередных нубов. Нас это никак не касается.
— Хоть какие-то новости! — постарался приободрить её Руплет. — В наши дни это уже что-то!
— Если они никак не помогут мне спасти это место от самоубийства — не трать моё время, — буркнула Ника и покинула игру.
Ника
Длинный язык
Переполняемый эмоциями, в основном злобой, Оулле Сависаар резко, почти что рывком стащил с себя виртшлем, отчего достаточно хрупкое оборудование неодобрительно заскрипело. Злился он даже не на кого-то другого, а на самого себя.
Ничего не мешало Оулле увести разговор от острой темы. Не упоминать Африку и чем именно он там занимался. А даже если так — это большой, активно развивающийся континент, мало ли, какие у него там были дела и интересы. Но разговор случился, коснулся Африки, и Оулле не смог промолчать или соврать.
Вот уже который месяц новый психотерапевт твердил ему, что, избегая неприятных тем, не получится перестать о них думать. Мол, что, как это ни странно, только проговаривая это с другими людьми, удастся примириться с самим собой. И вот он — результат подобных разговоров. Пренебрежение, предрассудки, предвзятость и, конечно же, старая-добрая глупость.
Хотелось просто взять и уйти. Перестать терпеть высокомерие всезнайки Фионы, наивную непосредственность Фалайза, глупые и непонятные шутки Тукана и, конечно же, Калиту в любых её проявлениях.
Размышляя над этим, Оулле переоделся и отправился в путь, который за последние полгода стал для него привычным до рутины. Тем не менее рутинность этого процесса не сделала его «своим». Напротив, он всё ещё чувствовал себя чужим в этом городе, чужаком для этих людей и чуждым для этой одежды. Словно, отвечая взаимностью, и мир отстранился от Оулле. С ним не заводили разговоров на улице или в транспорте, даже таксисты молчали. В магазинах у него не спрашивали про пакеты и акции, а распространители флаеров отходили в сторону. И персонал больницы, которую он регулярно навещал, говорил с ним как будто вымученно, через силу. Лишь психотерапевт как всегда был готов обсудить с Оулле что угодно. Или очень умело маскировал свои подлинные эмоции.