— Мне так жаль, — сказал я, обнимая её.
Она растаяла в моих руках и тяжело вздохнула.
— Это не твоя вина.
— Иногда, — прошептал я, прижав подбородок к её голове, — мне кажется, что именно моя.
Она встала, обняла меня, прижавшись к груди так, что мир снова стал на место.
— Я должен был догадаться, — пробормотал я. — Должен был быть внимательнее. Если бы я заметил что-то раньше, мог бы предотвратить всё это. Может, тогда Фрэнк Ганьон остался бы жив.
Чувство вины сжало живот. Глава семьи Ганьонов умер несколько лет назад. Официально — несчастный случай. Но его дети не поверили и наняли частного детектива. Именно она и нашла доказательства, что мой отец замешан в торговле людьми.
Она покачала головой, прижавшись ко мне.
— У тебя не было причин подозревать такое. Полиции потребовались годы, чтобы раскопать это. И то только потому, что с Ганьонами началась заварушка.
Я закрыл глаза, стараясь заглушить стыд и сомнения. Но когда речь заходила о моём отце, полностью избавиться от них было невозможно.
Глубоко внутри я всегда знал, что он — ужасный человек и никчемный отец, но я был настолько отчаянно голоден до одобрения и признания, что закрывал глаза на очевидное и, как дурак, доверился ему. Я защищал его, поддерживал, находил ему бесконечные оправдания.
Доктор Миллер-Савар — я должен был звать её Эвелин, но от старых привычек тяжело избавиться — заставляла меня произносить вслух то, о чём я всегда молчал.
Мой отец был тираном.
Он был абьюзером.
Он причинил мне боль и многим, кого я любил.
Терапия — это чёртова пытка. Мне и так не нравится говорить о себе, а ковыряться в болезненных детских воспоминаниях и разбирать их по кусочкам — просто кошмар.
Но хуже было бы только потерять Хлою снова. А значит, это было необходимо.
— Больше всего меня убивает, — прошептал я, зарывшись лицом в её волосы, пока она крепко прижималась ко мне, — что он отнял тебя у меня. Потерять бизнес было ужасно, но ничто не сравнится с тем, как я потерял тебя.
Она резко вдохнула и подняла на меня глаза, полные слёз.
— О чём я больше всего жалею, — сказал я, осторожно касаясь её щеки, — так это о том, что не последовал за тобой и не сражался за нас.
— Это не твоя вина, — возразила она. — Наши отцы...
— Нет. — Я сжал челюсти, но постарался сохранить нежность в объятиях. — То, что они сделали, было ужасно. Но они всего лишь воспользовались трещинами в нашем фундаменте. А за эти трещины отвечал я.
— Мы оба.
— Нет. Я так отчаянно пытался доказать ему свою ценность, что позволил ему увести меня от тебя. Я должен был быть рядом, помочь тебе пережить горе. Вместо этого я торчал в этих чёртовых лесах.
Годами я прокручивал в голове каждый день нашей короткой супружеской жизни. Я оставлял её одну в той убогой квартирке над гаражом, пока сам бегал по лесу, жаждая одобрения отца. Я ставил работу выше неё. Был слишком молод и слишком глуп, чтобы это понять.
— Я не просила о помощи, — сказала она. — Мне трудно доверять. Это уже как рефлекс. Моё первое побуждение — справляться со всем самой.
Это был мой момент. И я не мог его упустить.
— Тебе не нужно всё делать самой, Стрекоза. — Я не отводил ладони от её щеки, проводя большим пальцем по коже туда-сюда. — Я здесь. И я хочу пройти через всё это с тобой. — С трудом сглотнув, я собрал в кулак всю свою решимость и выложил всё, что хотел, умоляя дать мне шанс. — Я знаю, что ещё не заслужил этого, но, пожалуйста, дай мне возможность сделать всё правильно. Любить тебя так, как ты этого заслуживаешь. Быть семьёй.
— Но моя работа...
— Я пойду туда, куда пойдёшь ты. Двадцать лет назад я упустил шанс погнаться за тобой. Больше такой ошибки не совершу. Ты и ребёнок — вот всё, что для меня важно. Я поеду куда угодно. Сделаю что угодно.
В этот момент, когда она смотрела на меня с глазами, полными слёз, такая хрупкая и ранимая, она была как та самая девушка, в которую я влюбился когда-то. Ни вызова, ни злости. Только страх.
И это разрывало мне сердце — то, что она хоть когда-то сомневалась в том, что значит для меня.
— Я люблю тебя, Хлоя, — сказал я тихо, и по её щеке скатилась слеза. — Я всегда тебя любил.
Она отступила назад, закрыла лицо руками и покачала головой.
— Прости. После всех этих лет, когда я была уверена, что ты не любил меня так же сильно, как я тебя, всё это слишком.
Моё сердце сжалось от боли, звучавшей в её голосе. Чёрт. Я должен был донести до неё, как сильно люблю её. Что любил тогда, но теперь — ещё сильнее.
— Пойдём со мной.
Я взял её за руку и повёл из дома к зданию, где размещались и гараж, и мастерская. Ввёл код, и дверь медленно поползла вверх. В первом боксе стоял мой пикап. В другом — трактор, отвал для снега и квадроцикл. В глубине — мастерская, с инструментами, столами и перфорированными стенами, где всё было подписано и аккуратно разложено.
Я провёл её дальше, туда, где у меня было несколько текущих проектов, и включил свет. Когда помещение озарилось, я вытянул руку, указывая на стальные стеллажи вдоль задней стены.
— Посмотри.
Она тихо ахнула и остановилась, глаза округлились. Но уже через мгновение она подошла ближе и начала разглядывать фигурки на верхней полке.
Я случайно открыл для себя искусство резьбы бензопилой много лет назад. Это стало для меня способом справиться с эмоциями. Возможность вырезать нежные, тонкие формы из дерева с помощью такого грубого и яростного инструмента завораживала и до сих пор притягивала меня.
Работа требовала полной концентрации — это было одно из немногих занятий, которое могло заглушить шум в моей голове. Тогда, будучи злым и растерянным мальчишкой, я нашёл в этом спасение.
На двухметровой полке стояли фигурки, созданные за эти годы. Каждая — стрекоза. Некоторые крупные, другие — крошечные. Одни абстрактные, другие — проработанные до мельчайших деталей. Одни в полёте, другие в покое. Были и те, что в группах.
Она обернулась ко мне, глаза затуманились.
— Ты сделал все?
Я кивнул.
— Как бы сильно я ни старался, ты не уходила из моей головы.
— Они такие красивые, — прошептала она, проводя пальцами по краю полки.
— Как и ты. С каждой я пытался уловить твою красоту, твою силу, и то, как ты заставляешь меня чувствовать.
— Гас... — выдохнула она и шагнула ко мне, прямо в мои объятия.
— Дай мне шанс, — прошептал я, наклоняясь, чтобы нежно коснуться её губ. — И я обещаю любить тебя всегда.
Глава 31
Хлоя
Я не знала, то ли смеяться, то ли плакать. Он провёл годы в этой мастерской, думая обо мне. А я убедила себя, что ничего для него не значила, хотя на самом деле он страдал так же сильно, как и я.
Господи, если бы мы только были чуть менее глупыми.
Вот оно — его объятия. Именно здесь мне было суждено быть. И, оглядываясь назад, я начинала понимать: возможно, вся моя запутанная месть была лишь способом снова оказаться здесь, рядом с ним, рядом с тем, в чём я нуждалась больше всего.
Он поднял моё лицо за подбородок и поцеловал — жадно и твёрдо.