Мост показался из тумана неожиданно и потому произвёл на меня неизгладимое впечатление. Я, конечно, ожидала его увидеть: в конце концов, он был нашей ближайшей промежуточной целью, коих за спиной осталось уже немало — но представлялся он мне совсем иначе. Моему неискушённому воображению рисовалось нечто, начинающееся прямо у воды, нечто арочное и средневековое, нечто каменное и почти уютное, что можно перейти, держась за перила и поглядывая вниз на своё отражение в неспешно текущей реке. Мы взойдём на этот мост, думала я, и через несколько минут спустимся по нему на другой берег, где можно будет уже не бояться погони, где нас ждут друзья, а может, и мои родители…
Вот только, когда высоко над головой из тумана показалась тёмная и широкая, как второе небо, громада, я поняла, насколько труднее окажется наша переправа через Амур. Ян и Яринка тоже остановились, остановился и Белесый за нашими спинами. Почувствовав заминку, дед Венедикт оглянулся, махнул нам рукой.
— Чего застыли, молодые? Нужно торопиться!
Мост, огромный и величественный, начинался отнюдь не у берега. В точке нашего с ним пересечения он уже возносился над землёй на добрых полтора десятка метров, и оба его края исчезали в тумане.
— Как?! — озвучил общий вопрос Белесый, обвиняющим жестом простирая руку к мосту. — Как мы на него поднимемся?!
— Каком кверху! — вдруг рявкнула Дульсинея Тарасовна и, не дожидаясь нас, заковыляла вперёд. Именно заковыляла — с трудом переставляя ноги и сгорбившись так, что мне невольно захотелось догнать её и поддержать под руку. Остальные тревожно переглянулись — бабка явно начинала сдавать, хоть и пыталась скрыть это под напускной бравадой. Насколько ещё её хватит? И далеко ли нам осталось идти? Выяснить это представлялось возможным лишь одним способом, и мы, после короткой заминки, поспешили за Дульсинеей Тарасовной.
А она знала, что делала.
Когда монументальное брюхо моста оказалось почти у нас над головами, старуха решительно взяла влево от реки, и совсем скоро из тумана выступила его опора — могучая прямоугольная колонна, сложенная из бетонных блоков. А сбоку колонны — металлическая лесенка, начинавшаяся метрах в двух от земли. Мне сразу вспомнился приют и его обрезанные после двойного самоубийства ведущие на крыши лестницы… Неужели здесь их тоже зачем-то обрезали?
При ближайшем рассмотрении оказалось, что нет — обрезать такую лестницу было бы невозможно. Её ступени, сделанные из гнутой арматуры, скобами врезались прямо в бетон, и хоть выглядело это вполне надёжно, у меня на миг закружилась голова, когда я посмотрела вверх, на скрывавшуюся в тумане следующую нашу промежуточную цель.
— Венедикт… Дульсинея Тарасовна, — голос Дэна был полон сомнения, — вы сможете подняться?
— Если мне подсобить с рюкзаком, — дед уже начал деловито освобождаться от ноши, — то я поднимусь. А вот…
Он смущённо покосился на Дульсинею Тарасовну, но она ответила ему насмешливым взглядом слезящихся старческих глаз.
— Погоди бабку со счетов сбрасывать! Я во времена хреволюции с парашютом прыгала, а ты меня лесенкой пугаешь?
Я было занялась подсчётом в уме: выходило, что мать Михаила Юрьевича старше, чем казалась, если, конечно, она не прыгала с парашютом, будучи примерно моих лет — но тут меня довольно чувствительно пихнули. Белесый, сопя, пробился к лестнице, присел на широко расставленных ногах, подпрыгнул и уцепился сразу за вторую ступеньку-скобу. Повисел, покачиваясь, и начал подтягиваться. Когда его ступни в высоких армейских ботинках нашли опору, он оглянулся на Дульсинею Тарасовну.
— Сейчас свой рюкзак наверх закину и спущусь за вашими.