— Слушай, тебе нужно быстро решать, иначе придется оплатить кучу счетов от адвоката. Я не хочу, чтобы ты тут долго болтался. В этом нет необходимости. Разве твоя жена не хочет, чтобы ты вернулся?
— О нет, не хочет, — засмеялся Давид. — Ты об этом позаботилась.
— Ну, на самом деле мне глубоко безразличны твои семейные проблемы. Я хочу, чтобы деньги были на моем счету к концу недели. Как я уже говорила, две тысячи в месяц — вполне посильная сумма для человека с твоими доходами. Так что действуй, или мне придется поступить иначе.
— А что ты, по-твоему, можешь мне сделать?
— Припечатать тебя судебным постановлением, вот что.
Давид встал, не прикоснувшись к кофе, и пошел в прихожую за своей курткой. Но Шейла знала, когда нужно отступить. Она пошла следом и остановила его, положив руку ему на грудь.
— Да ладно тебе, Давид, не нужно до этого доводить, — успокаивающе проговорила она. — Подумай. Давай не создавать друг другу трудностей… ради детей. Ты же хочешь, чтобы им было хорошо, правда? Просто будь благоразумен.
— Чтобы им было хорошо, говоришь? И поэтому хочешь отослать их в какую-то гнусную «спецшколу»?
Сама идея, что Шейла планировала использовать его, чтобы избавиться от своего сына, возмутила Давида.
— Я заеду за ними завтра в десять утра. Если тебя это не устраивает, я улечу отсюда ближайшим самолетом и тебе придется платить этому долбаному мистеру МакКриди за то, что он будет охотиться за мной и моей чековой книжкой по всему миру.
Он ехал по дороге к игровому полю. Толстый слой снега прикрыл несколько коварных выбоин, и он еле протолкал машину до стоянки. Давид вышел из машины и ступил на лед, тот проломился, и он по щиколотку погрузился в ледяную жижу. Давид громко чертыхнулся и обошел машину сзади. Багажник не запирался. Знала ли об этом Шейла? Он открыл его, но ничего не увидел, кроме пары грязных резиновых сапог, спущенной запаски и каких-то грязных тряпок. Давид поднял их по одной, но ничего предосудительного не обнаружил. Потом приподнял уголок насквозь промокшего коврика на дне багажника и нашел то, что искал. Это, конечно, была не тикающая бомба, а пакет размером с брошюру, завернутый в упаковочную бумагу, а сверху в целлофан. Он прощупал сверток. Внутри были маленькие твердые продолговатые предметы, которые, соприкасаясь друг с другом, цокали, как стеклянные. Интересно, зачем они здесь и для кого? Давид раздумывал, не развернуть ли сверток, но воспитанное в нем уважение к чужой собственности заставило его положить загадочный пакет на место. Он выехал с коварной дорожки и направился в гостиницу за сухими носками и ленчем вместо пропущенного завтрака, на чем настаивала Тилли.
Они втроем сидели в кафе здорового питания Бини и угощались соевым бургером. Расположившись у окна, они наблюдали, как горожане, уже нарядившиеся в теплую зимнюю одежду, осторожно семенили по скользкому тротуару. Пикапы с огромными шинами ползли по проезжей части, две брошенные машины загромождали дорогу напротив кафетерия Бини, на каждой из них высилась огромная снеговая шапка.
Они были единственными посетителями (заведение явно не процветало в этом необразованном обществе). Их обслуживал молодой человек с длинными волосами, вероятно, сам Бини. Одет он был в длинный восточный халат, полы которого развевались вокруг его длинных ног, постоянно угрожая запутаться. Миранда отвела взгляд от этого зрелища, опасаясь, что ее разберет смех. Она склонила голову и вгрызалась в свой бургер. Вдруг она что-то вспомнила и стала рыться в маленькой красной кожаной сумочке, потом вручила ему конверт:
— Мама просила передать тебе это. Оно пришло на наш адрес, но это для тебя. От кого?
— Разве твоя семья не знает, где ты остановился? — резко спросил Марк, прервав почти часовое молчание — все это время он был погружен в чтение какого-то журнала о музыкальных инструментах.
— Вообще-то, нет, — убитым тоном признался Давид. Он думал об Изабель почти каждую ночь, в полудреме вызывая в памяти ее лицо, лаская нежное тело. Ему не приходило в голову сообщить ей свой адрес, потому что она была непреклонна в том, что он должен уехать и не беспокоить ее до возвращения. Она знала, что может послать ему письмо электронной почтой, когда захочет, но почему-то этого не делала. И все же было неразумно не послать ей свой временный адрес и номер телефона на всякий случай. Ему вдруг отчаянно захотелось получить от нее хоть что-нибудь, хоть несколько строк.
— Вы не обидитесь, если я прочитаю его прямо сейчас? — спросил он детей.
— Нет, — хором ответили двойняшки. Давид разорвал конверт, и Миранда придвинулась чуть поближе, в надежде суметь прочитать письмо через его плечо.
Давид! Уже две недели, как ты уехал, а я не получила от тебя ни слова. Я думала, у тебя хватит совести связаться со мной и сообщить, что происходит. Я послала электронное письмо, но оно вернулось назад. Поэтому высылаю письмо на адрес Шейлы Хейли, поскольку ты не дал мне свой адрес.
У нас тут черт знает что творится, к твоему сведению. Дом был взломан и ограблен на прошлой неделе. Все разрушили и испортили. Грабители легко проникли в дом через зимний сад. Ущерб составляет несколько тысяч. В полиции говорят, что это подростки. Как ты знаешь, у нас особо нечего красть. Но они прошлись по дому с баллончиками красной и оранжевой автомобильной краски и загадили все — мебель, картины, одежду в шкафу, внутренность холодильника, полотенца, шторы и даже твою русскую икону. Просто от скуки. Я отнесла икону специалисту-реставратору — пока ничего неизвестно. Я не смогла найти твою гитару, так что, если ты не взял ее с собой, боюсь, ее украли.
В полиции говорят, что кто-то должен жить в доме, иначе это может случиться снова. Могут вселиться самовольно, и тому подобные ужасы. Если честно, меня сильно угнетает этот дом, да и Пол настаивает на моем присутствии в Лондоне до окончания работы.
Я звонила в больницу, и они сказали, что ты попросил месяц за свой счет после трехнедельного отпуска. (Было бы намного лучше, если бы ты сам сообщил мне об этом и мне не пришлось бы спрашивать секретаря о твоих планах.)
Чтобы избежать повторения этих неприятностей, может, найдем кого-нибудь, кто поживет в доме несколько недель? У Пола есть племянница, которая учится тут в университете и живет в какой-то гостинице. Она с удовольствием поживет в доме. Будь любезен, сообщи мне, как ты относишься к этой идее, чтобы я могла заняться этим вопросом. Весь дом нужно вычистить, отремонтировать, а она сказала, что сможет с друзьями и отремонтировать, и покрасить.
Пожалуйста, пришли мне ответ как можно скорее.
Изабель.
— О Боже! — воскликнула Миранда, которой удалось-таки прочитать часть письма, хотя Давид и пытался прикрыть его рукой. — Это ужасно! Я не приеду к тебе в гости в Англию, раз там живут такие кретины! Бедная женщина! Только представь себе, — обратилась она к брату, — какие-то ребята залезли в папин дом и испортили все вещи краской из баллончиков! — Она снова повернулась к Давиду. — У нее много одежды?
— Нет, она никогда особо не интересовалась одеждой, — осторожно проговорил Давид. — Но она всегда отлично выглядела, даже в самых простых вещах.
— Боже мой, я бы совершенно потеряла голову.
Марк шумно вздохнул и закатил глаза вверх, но было заметно, что его определенно заинтересовала идея проникновения в чужой дом и причинения серьезного ущерба. Он явно не отказался бы задать еще несколько вопросов, но при этом сохранить демонстративное равнодушие. Он снисходительно потрепал сестру по голове, потом встал и отправился поговорить с Бини. Он, вероятно, был тут постоянным посетителем — это было единственное место, где этот подросток, убежденный вегетарианец, мог перекусить, ожидая, пока мать придет домой. Казалось, этим двоим есть о чем поговорить. Миранда продолжала болтать, рассказывая Давиду о разных дизайнерских кроссовках и всевозможных способах, при помощи которых она собирается раздобыть деньги на их покупку. Давид слушал ее одним ухом, нацелив другое в сторону Марка, пытаясь уловить, о чем тот говорит с парнем в халате. В то же время он пытался подавить в себе возникшее сильное ощущение злого рока или неотвратимой беды. Оптимизм и надежда вдруг покинули его. Ему захотелось поскорее избавиться от детей и позвонить домой… Домой? У него больше не было того дома, который он знал и помнил.