Еще немного — и она выдаст и себя, и Арта Дугласа!.. Мэриан воздела руки к потолку и засмеялась.
— Господи, я все перепутала!
Но она только подлила масла в огонь.
Однако, когда Серджио с безмятежным видом отошел от окна, она почувствовала облегчение. Он приблизился к Бронвен и участливо положил ей руку на плечо.
— Вам бы следовало вернуться в отель.
— Да-да. Вы абсолютно правы. Большое спасибо, что согласились ответить на наши вопросы.
Мэриан кивком подтвердила ее слова.
Уже в дверях Серджио сказал:
— У меня есть ваша визитка — Бронвен Ивенс. Но что касается вас, — он повернулся к Мэриан, — боюсь, что я забыл ваше имя.
Она посмотрела ему в лицо и вспыхнула под его добродушным, почти ласковым взглядом.
— Мэриан Дикон.
— Рад был познакомиться, Мэриан.
— Закон подлости! — выдохнула Бронвен, когда они очутились на улице. — Такой мужчина, а меня выворачивает наизнанку у него в ванной. Ох, дорогуша, как мне плохо!
— Ты прямо зеленая. Идем скорее в отель.
Но они не могли скорее — Бронвен еле стояла на ногах.
— Вечером отстучи это все на машинке, ладно, Мэриан? — Она снова схватилась за живот. — Кстати, что он сказал о Рабине Мейере?
— Так, ничего. Это я напутала.
— Мэриан, кажется, я влюбилась! Как по-твоему, что он мог обо мне подумать?
— Это зависит от того, в каком состоянии ты оставила его ванную.
— Ой, мне больно смеяться!
Стоя у окна студии, Серджио провожал девушек взглядом до тех пор, пока они не завернули за угол. Потом прошел в спальню и набрал телефонный номер.
Ему не пришлось долго ждать. В трубке послышался мелодичный женский голос:
— Галерея Мейера.
— Соедините меня в Рабином Мейером.
— Его нет. Что-нибудь передать?
После секундного колебания Серджио произнес:
— Передайте, чтобы он связался с bottega.
— Будьте добры, по буквам.
— Bottega, — повторил он и повесил трубку.
Офис Фрэнка Гастингса был расположен в южном крыле небоскреба на Пятьдесят пятой Уотер-стрит в центре Манхэттена. Компания занимала верхние пять этажей — с пятьдесят пятого по пятьдесят девятый. Гастингс перебрался сюда три года назад из административного здания на углу Уолл-стрит и Бродвея: финансовый центр Нью-Йорка расширял свои владения.
Фрэнк стоял у громадного, во всю стену, окна, созерцая бесконечный поток машин, переползающих через Бруклинский и Манхэттенский мосты. Это был рослый, плотно сложенный мужчина с седой шевелюрой, отливающей на солнце серебром, и густыми черными бровями. Обычно его лицо поражало сочетанием острого ума и врожденного добродушия, однако сейчас Фрэнк был мрачен. Он стоял сурово поджав губы и время от времени проводя пальцем по длинному аристократическому носу. Какое-то время он рассеянно следил за взлетевшим с Центрального вертодрома геликоптером, а когда тот скрылся за бруклинскими небоскребами, глубоко вздохнул и, заложив руки в карманы, повернулся лицом к присутствующим.
За длинным столом красного дерева, торцом упирающимся в его письменный стол, сидели Стефани, Мэтью, Дебора Форман и Грейс Гастингс, его жена.
— Мне понятны причины задержки, — сказал Фрэнк, облокотившись на высокую спинку кожаного кресла. — Погода, короткий световой день и, вследствие этого, дополнительные расходы. Но Бронвен и Мэриан уже в Италии. Вряд ли им потребуется много времени, чтобы решить, какие там можно снять эпизоды: ведь Оливия пробыла в этой стране только один месяц. Я хочу, чтобы вы начали снимать.
— Вероятно, вы правы насчет Италии, — ответил Мэтью, — и я ничего не имею против того, чтобы снимать поздней осенью. Просто хочу предупредить: это чревато не только удорожанием съемок, но и вынужденными простоями из-за капризов погоды.
Фрэнк кивнул.
— Это также означает, что Деборе придется дописывать финал параллельно со съемками первых эпизодов в Манхэттене.
— За мной дело не станет, — вступила в разговор Дебора. Мэтью постарался не заметить льстивых ноток в ее голосе. Дебора Форман прославилась как мастер журналистского расследования, однако ее последняя книга и сделанный по ней сценарий не произвели на Мэтью особого впечатления. У нее оказался сухой слог; она часто повторялась и без изменений переносила в текст пространные цитаты из газетных статей. Возможно, в свое время ее мнение что-то значило, но сейчас она была старой выдохшейся клячей, которую Фрэнк держал из уважения к былым заслугам. Это была крупная женщина пятидесяти с лишним лет, хотя толстый слой пудры, густо подведенные глаза и оранжевая помада выдавали ее потуги выглядеть тридцатилетней.