— Ты не заметил, что земля трясется?
— Я и сам хотел об этом спросить, дядя Миша. Ходуном ходит — будто тяжелым чем-то по ней стучат.
В это время произошел новый толчок, гораздо более внушительный, чем первые. С потолка посыпался песок.
— А ведь это, Петя, землетрясение. Не вовремя…
Внезапно мозг пронзила мысль о возможности обвала. Неприятный холодок защекотал в груди.
— Давай-ка, Петя, полный назад! — крикнул я.
Мы мигом развернулись и быстро поползли к выходу. Я часто настигал Петю и натыкался на его ноги. Не знаю, продолжала ли вздрагивать почва под ногами. Мы так были взволнованы и так торопились, что не обращали на это внимания.
— Шире шаг! Шире шаг! — подгонял я своего товарища.
Скоро должна кончиться узкая часть штольни. Тогда можно будет встать на ноги — и бегом. Там и свет от входа видно…
— Нажимай, Петро!
Вдруг я налетел головой на ноги моего друга и тут же услышал его стон.
— Что случилось, Петро? Почему остановился? Ну, чего ты молчишь?
— Ушибся…
— Обо что? — я подполз к нему и уперся в груду каменных обломков.
Обвал! Вот это да!..
— Дядя Миша! Как же теперь? Как мы вылезем отсюда, а?
Я был так подавлен внезапно постигшим нас несчастьем, что долго ничего не мог ответить. Какой-то комок застрял в горле, голова пошла кругом. Однако и минутной слабости поддаваться было нельзя. Ответ мой прозвучал довольно твердо:
— Ничего, Петя, выберемся! Давай-ка попробуем разобрать завал.
Мы начали оттаскивать небольшие куски и глыбы. Действовать приходилось голыми руками, — геологический молоток здесь не годился, а других инструментов у нас не было. Работали молча. Я вынимал породу из обвала и передавал ее Пете, а он оттаскивал ее на несколько метров назад. Все это мы делали в темноте, ощупью.
Обвалившаяся кровля рухнула как раз в том месте, где штольня расширялась.
Я так увлекся, что не заметил, как ободрал в кровь пальцы. Боль мешала продолжать работу. Меня сменил Петя. Но он так же быстро вышел из строя, и мне вновь пришлось, превозмогая мучительную боль, оттаскивать камни. Не могу сказать, как долго мы ковырялись подобным образом, тщетно пытаясь выбраться на белый свет. В конце концов пришлось прекратить это явно бесполезное занятие. Все сравнительно мелкие обломки были убраны, и теперь дорогу преграждали громадные глыбы, которые мы не в силах были сдвинуть с места. Я попытался было дробить неумолимую преграду молотком, но вязкий песчаник не раскалывался на куски, а лишь слегка крошился.
Стало совершенно ясно, что мы замурованы под землей. В присутствии моего юного товарища я старался быть как можно спокойнее, но, честно говоря, это удавалось мне с большим трудом. Каково было мое состояние в эти первые часы несчастья, сильно ли я боялся за свою жизнь? Да, конечно, но гораздо больше меня мучило другое. Я не мог себе простить, что там, наверху, проявил слабость воли и согласился взять с собой Петю. Не имел я никакого права подвергать его жизнь риску. Ведь с самого начала было ясно, что под землю идти небезопасно. Будь Петя сейчас наверху, положение было бы совсем другое…
Что же все-таки делать, что предпринять? Нельзя же спокойно сидеть и чего-то ждать. Меня могут хватиться не раньше чем дней через десять. Но допустим даже, товарищи догадаются, что со мной что-то случилось. Как они могут узнать, что мы сидим именно в этой штольне, а не в какой-нибудь другой? Даже если и узнают, что мы здесь, смогут ли они высвободить нас? Неизвестно еще, какая часть штольни завалилась — может быть, на всем участке от места, где мы находились, до выхода. А это без малого сто метров… При всех благоприятных условиях на проходку такого расстояния потребуется не меньше недели. Таким образом, в лучшем случае нам предстояло пробыть в плену под землей не менее двух недель! Сможем ли мы выдержать такой длительный срок без пищи и без воды? Как ни тяжело было, но приходилось признаться, что это, конечно, свыше наших сил. Неужели все-таки гибель? И как глупо!
Сильно приуныл и Петя, но он также старался сдерживаться.
— Что будем делать, дядя Миша? — спросил он тихо.
— Петрусь, не трусь! — сказал я как можно веселее. — Как-нибудь выберемся, хотя, нужно признаться, дорогой мой, что положение у нас незавидное. Ну, а если у самих ничего не выйдет, будем ждать, когда товарищи вызволят. Они ведь обязательно хватятся нас и будут искать. Плохо, что еды у нас никакой нет. Что нам стоило захватить ее с собой! Да разве знали, что так получится… У тебя случайно не осталось что-нибудь в мешке?