Настолько спокойно, насколько вообще мог быть спокойным человек, который оказался не в состоянии выполнить ни одного своего решения! На себя Многоликий злился сейчас нешуточно. Ведь он же так хорошо всё придумал! Не показывать Принцессе своих чувств и оттолкнуть её цинизмом и грубостью, если она вздумает вешаться ему на шею. От греха подальше отвезти её к матушке Аржни. О Наследстве Ирсоль, единожды чуть его не погубившем, забыть на веки вечные, словно он и слов-то таких никогда не слышал.
И что получилось?
Стоило лишь увидеть, каким расстроенным стало личико Эрики, когда она услышала, что Феликс собирается с ней расстаться — и все его благие намерения пошли прахом! «Злыдни болотные, я же едва не признался ей в любви… Да ладно, кого я обманываю — признался!» Стоило Эрике лишь намекнуть, как сильно ей хочется завладеть Наследством — и аналогичное желание, которое он гнал от себя всё это время, разгорелось в нём с новой силой. Раньше он рвался утолить свою жажду справедливости, теперь же его душа просила обычного человеческого счастья: «А вдруг девочка права? Вдруг эта штука, чем бы она ни была, даст нам право не расставаться?»
Так или иначе, к пункту, обозначенному на карте, Многоликий и Принцесса, не сговариваясь, решили отправиться немедленно — как только разобрались, где он находится. Стрелка указывала на самую дальнюю точку глубокого зигзагообразного ущелья, рассекающего северную, противоположную Замку часть горы Эск.
— Там есть пещеры, я помню, — сообщила Принцесса. — Очень красивые. Однажды нас с мамой возили на экскурсию в горы.
Пещеры так пещеры, вполне подходящее место, чтобы спрятать волшебный предмет, какой бы сильной ни была его аура. Потоки магической энергии, льющиеся из трещин в горной породе, наверняка достаточно мощные, чтобы замаскировать что угодно. Вместе склонившись над картой — держаться на расстоянии друг от друга Феликсу и Эрике было всё сложней! — наследники прикинули, сколько времени им понадобится, чтобы достичь ущелья в обход больших городов, и стали собираться в путь.
Многоликий был взвинчен до предела: предвкушение чуда смешалось в нём с тревогой за себя и за Принцессу. Девушка же, казалось, совсем не нервничала. Он маялся ощущением, что должен объяснить ей нечто важное, но не мог сообразить, что именно. Всё, что он сумел сделать — попросил её взять с собою все её вещи, кроме части драгоценностей из тайника.
— Ваше высочество, я не берусь загадывать, как мы поступим, если найдём Инструмент. Но если не найдём… кто знает, что с ним могло случиться за семьсот лет…
— Это очень долгий срок, — кивнула она.
— Если мы его не найдём, сюда возвращаться не будем. Передохнём в какой-нибудь деревне и двинем в Империю…
— На виноградники?
— Да. Поверьте, так будет лучше для нас обоих!
— Договорились, — неожиданно легко согласилась Эрика и тут же занялась сборами.
Она не нервничает, потому что абсолютно уверена в успехе, догадался Феликс. Но про себя порадовался, что сумел поймать её на слове.
Пока за окнами медленно густели сиреневые зимние сумерки, наследники собирались в путь. Небо по-прежнему было затянуто дымкой, обещая ночь, идеальную для перелёта — не слишком тёмную и не слишком светлую, в самый раз для того, чтобы летунья осталась незамеченной, но не заблудилась.
Принцесса управилась быстро — упаковала свой нехитрый скарб в поясную сумку, добавила к нему полученный от Феликса фонарик. Многоликий провозился дольше: вытащил из сундука охотничью куртку и начинил её многочисленные карманы всем, что могло понадобиться новоявленным кладоискателями; сложил туда же половину принцессиного «золотого запаса», приличную сумму денег, немного сушёного мяса и шоколада и две плоских фляжки — с водой и с крепким алкоголем, на всякий случай. В глубоком внутреннем кармане устроил «Путеводитель». Куртка отяжелела и раздулась, Феликсу пришлось приложить немало усилий, чтобы застегнуть её на себе.
— Пора? — глядя, как он воюет с пуговицами, спросила Эрика.
— Пора.
— Да помогут нам Серафимы, — сказала она и светло улыбнулась.
Ему хотелось стиснуть её в объятиях, но он не решился.
Зато теперь объятий было хоть отбавляй! Жаль только, Многоликому-горностаю, обвившему принцессину шею, это обстоятельство не доставляло и сотой доли той радости, которую доставило бы Многоликому-человеку. Полёт продолжался уже не первый час. Зверь начал уставать и раздумывал, какой сигнал подать Эрике, чтобы она догадалась сделать привал, когда летунья вдруг шарахнулась вправо, резко поднялась вверх, потом снова переместилась вправо…
— Какой сильный ветер, Феликс! — услышал он её звонкий голос. — Похоже, будет метель.
Принцессу снова тряхнуло и потянуло вбок, шум ветра становился всё громче. Языки холода добирались даже до хорошо укрытой звериной кожи.
— Я уже рядом с горой, но ущелья ещё не вижу! — крикнула девушка. — Держитесь крепко!
Как будто можно держаться ещё крепче, чем держится он! В следующие полчаса Многоликому пришлось вспомнить, что горностаи совсем не приспособлены для полётов: его мутило, в голове было темно, лапы и хвост свело судорогой. Ужасно хотелось узнать, далеко ли ещё до цели, но о том, чтобы высунуть морду из-под шарфа, нельзя было и помыслить. Эрика то поднималась, то снижалась, один раз даже полетела назад — должно быть, её всё время сдувало с курса.
А потом ветер стих — так же внезапно, как и начался. Летунья шумно выдохнула:
— Ущелье! — и устремилась вниз.
Теперь она летела очень медленно, должно быть, осматривалась по сторонам. Горностай фыркнул и легонько прикусил её шею, намекая, что неплохо бы и ему дать возможность выглянуть наружу. Девушка поняла намёк и распустила шарф.
Лунный свет в ущелье не проникал, и небо совсем потемнело, должно быть, его затянули тучи. Но, как и предполагал Многоликий, магия светилась здесь повсюду. Этот ненастоящий, сомнамбулический свет не озарял ничего вокруг, он был как будто сам по себе — бледно-голубые полосы и круги выплывали из мрака и снова пропадали в нём, и невозможно было понять, светятся ли это пещеры, или расселины в скалах, или же сами скалы, заряженные магической энергией. Фонарика в руке Принцессы хватало только на то, чтобы можно было различить сугробы внизу и валуны, иногда проступающие из-под них. Эрика огорчённо проговорила:
— Ничего не видно. Сейчас найду, где приземлиться — и подумаем, как нам быть.
Многоликий забеспокоился: ему почудилось, что голос её дрожит.
Для приземления она выбрала базальтовый уступ, почему-то почти совсем не заснеженный. От него поднималась вверх гладкая отвесная скала, верхний край которой терялся на фоне ночного неба. Принцесса, краем юбки сметая снег, опустилась на чуть припорошенные чёрные камни, и устало позвала:
— Феликс!
Он, не мешкая, вернул себе человеческий облик.
— М-не к-кажется, д-до утра м-мы не н-найдём нужное м-место… — заикаясь, сказала девушка. — Не стоит д-даже п-пытаться.
Да, она дрожала! И рука с фонариком дрожала тоже — слабый жёлтый луч беспорядочно и беспомощно метался по камням.
— Вы замёрзли, — сквозь зубы проговорил Феликс, чья злость на самого себя достигла в этот миг апогея: «Злыдни болотные, и зачем только я позволил ей сюда лететь?!»
Эрика попыталась улыбнуться:
— Н-немного.
Многоликий аккуратно забрал фонарик и осветил её лицо. Так и есть, кончик носа побелел, и на щеках — широкие белые пятна… что ещё она успела себе обморозить?! Он задохнулся от стыда:
— Ваше высочество, я болван! Нам следовало добираться сюда другим способом, я должен был убедить вас не торопиться…