– Глохни, сопляк! – тихо предупредил я, поднимаясь на постели. – Или башку снесу! Считаю до трех: раз...
На счете «два» молодой благоразумно прикусил язык и продолжал молча извиваться от боли, суча ногами. Из налившихся кровью глаз несостоявшегося похитителя текли слезы, в уголках рта пузырилась грязноватая пена.
Лишь страх скоропостижной смерти удерживал «джигита» от истошного вопля. Я хладнокровно наблюдал за ним, не снимая указательного пальца со спускового крючка. Страдания чеченца меня ничуть не трогали. За что боролся, на то и напоролся, собака бешеная! Как дома с мирными жителями взрывать или над пленными издеваться, так «герои», а как припечет, слезу пускаете?! Не-е-ет, выродки, от майора Скрябина жалости вы не дождетесь! Не надейтесь даже! По прошествии нескольких секунд в палату ворвался взволнованный Степан.
– Явились-таки, суки! – с первого взгляда уяснив ситуацию, сказал он. – А я, грешным делом, вообразил, что тебе, Лешка, худо стало! Случайно проходил неподалеку, услышал крик. А дежурной медсестры на месте нет...
– И прекрасно! – перебил я. – Свидетели нам без надобности. Степ, будь другом, перевяжи обормота да уколи обезболивающим. С ним есть о чем потолковать!..
Молодой чича по имени Абдулла не отличался силой духа и под направленным в лоб дулом пистолета «исповедовался» взахлеб. За полчаса я узнал массу интересных вещей: в моей квартире организована долгосрочная засада, трупы соплеменников люди Вахидова оттуда потихоньку забрали и похоронили с почестями (чеченцы, надо отдать должное, относятся с уважением к своим покойникам). Милиция не в курсе ночного побоища в Дегунино, неприятностей со стороны «органов» ждать не приходится. Зато представители пресловутой чеченской диаспоры вкупе с нанятыми хозяином «Омеги» профессиональными убийцами разыскивают меня по всей Москве, причем награда за мою голову возросла с пятидесяти до трехсот тысяч долларов. За живого обещают и вовсе полмиллиона.
Поиски ведутся наугад. Разбившись на группы от двух до четырех человек, «охотники» денно и нощно рыщут по городу. В первую очередь проверяют лечебные учреждения. Вахидов с Головлевым твердо убеждены, что я скрываюсь под чужой фамилией. Поэтому их посланцы осторожно расспрашивают медперсонал и ходячих больных о «друге, потерявшем память в результате автомобильной катастрофы», показывают фотографии. Между ними существует жесткая конкуренция. Каждый стремится захапать награду себе, а потому группы действуют разрозненно, не зная ни о местонахождении, ни о ближайших планах друг друга... В этом месте рассказа я не смог сдержать облегченного вздоха. Непосредственная опасность Степану пока не угрожает. Слава тебе, господи!
– Адрес Вахидова! Живо! – напористо потребовал я, когда Абдулла, выдохшись, замолчал.
– Он остановился в-в з-загородном д-доме! – проблеял чеченец, зачарованно, словно кролик на удава, уставившись на пистолет в моей руке. – П-пятнадцатый к-километр К...го шоссе... п-поворот направо. Т-трехэтажный особняк с з-зеленой ч-черепичной к-крышей. – Губы Абдуллы тряслись, зубы лязгали, бледное лицо покрывала испарина. «Джигит» испускал почти физически ощутимые волны панического страха и едкий запах пота.
– Твой босс собирается обратно на родину? – Я попытался скрыть брезгливую гримасу.
– Н-нет! Его миссия з-здесь, в М-москве!
– Больше ничего не знаешь? – вкрадчиво осведомился я.
– Нет! Нет!!!
– Точно?
– Мамой клянусь!!!
– В таком случае прощай, урод! – сместив прицел с головы на туловище, я выстрелил сидящему у стены Абдулле в сердце и настороженно посмотрел на Степана, опасаясь взрыва возмущения главврача по поводу хладнокровного убийства беспомощного раненого человека. Дело в том, что Демьяненко во время службы в Афганистане хоть и воевал храбро, но отличался чрезмерным для бойца спецназа гуманизмом. Однажды он наотрез отказался выполнить мой приказ – расстрелять пленного моджахеда с поврежденной ногой, которого мы захватили в рейде, но по техническим причинам (нужно было тащить двух раненых) не имели возможности доставить на базу. Обложив Степку отборным матом, я собственноручно прикончил духа, услышал презрительное «убийца!», собрался съездить оборзевшему подчиненному по физиономии, но передумал, поскольку, признаться честно, данная процедура у меня самого вызвала тогда глубокое, перемешанное с болезненными угрызениями совести отвращение...
Однако на сей раз Степан сохранял невозмутимое спокойствие. Позднее я понял – он вовсе не стал жестокосердным. Просто чечены многолетним чудовищным беспределом и особенно недавними ночными взрывами жилых домов сами вытолкнули себя за черту нормальных человеческих отношений.
Никакой гуманизм на них больше не распространялся...
– Надо избавляться от трупов, – будничным тоном произнес Демьяненко.
– Тьфу, блин горелый! – вдруг спохватился я. – Совсем забыл спросить у чечена, от кого именно из твоих сотрудников или пациентов они узнали о моем местонахождении. Ведь могут прийти очередные «охотники», показать фотографию «друга, потерявшего память» и... тебе, брат, не поздоровится!
– Не беспокойся, разберусь! – усмехнулся главврач. – В настоящий момент речь о другом – нужно убрать падаль да спрятать концы в воду. – Степан в раздумье наморщил лоб. – Пожалуй, Петька с Колькой подойдут, – пробормотал он. – Ребята хорошие, не подкачают!
– Ты имеешь в виду санитаров? – полюбопытствовал я.
– Ага, – утвердительно кивнул Демьяненко. – Помнишь парней, доставивших тебя в операционную? Вот это они и есть. Сейчас позову.
Петя с Колей не стали задавать лишних вопросов. Выслушав наставления главврача, они на накрытых простынями носилках одного за другим отнесли убитых чеченцев в больничный морг. Потом тщательно отмыли палату.
– Пули аккуратно извлечем, а покойников оформим как безымянных бомжей, погибших в... ну там сообразим по ходу! – отпустив санитаров, сказал мне Степан.
Я медленно поднялся с кровати. Грудь болела. Нога снова кровоточила. Ослабевшая рука с трудом удерживала ставший непомерно тяжелым «макаров-особый».
– Куда это ты собрался? – встревожился Степан.
– Придется уходить, – вздохнул я. – Дальше здесь оставаться нельзя.
– Сядь! – В голосе главврача зазвучали властные металлические нотки. – Сядь, говорю! – заметив мои колебания, свирепо рявкнул он. – Во-первых, не переоценивай собственные силы, мне как врачу виднее... да и в пижаме ты далеко не уйдешь! Первый же наряд милиции остановит. А во-вторых, разве у тебя есть где укрыться? Можешь не отвечать. Сам знаю, что нет! Короче, слушай сюда! Я принесу одежду, и мы отправимся в надежное место. Там ты отлежишься, залечишь раны. Под медицинским присмотром, разумеется. Я буду ежедневно приезжать, проверять твое состояние, а перевязки с уколами обеспечит медсестра Катя Скворцова. Она с радостью согласится неотлучно подежурить месяцок с такимбольным. Девочка по уши в тебя втрескалась... Ба-а-а! Железный майор Скрябин покраснел! Ну дела-а-а!!! Чем дольше живу, тем больше удивляюсь. Ладно-ладно, не дуйся. Шучу!
На землю спустились сумерки. Мелкий дождь продолжал нудно моросить. Свет фар Степкиных «Жигулей» с трудом пробивался сквозь сгустившийся в воздухе сырой туман. Погода была на редкость скверная. Даже гаишники, утратив хватательное рвение, попрятались в свои будки. За окном машины мелькали тусклые очертания деревьев, дорожных указателей, каких-то небольших частных домиков... Съехав с Кольцевой, мы двигались по Дмитровскому шоссе прочь от Москвы. Устроившись на заднем сиденье рядом с Катей, я зябко кутался в шерстяное Степаново пальто. Меня колотил зверский озноб.