Очень доволен бисквитный король. «О-о-о. Теперь одно мановение руки, — и остановятся все фабрики проклятой страны большевиков… Нажим кнопки, — замрут поезда… — Он их возьмет голыми руками… Он их поставит на колени, заставит просить пощады. Они вынуждены будут принять все условия… Впрочем, какие там условия… Все, все, все».
Парикмахер продолжает брить доброго сладкого бисквитного дедушку. Парикмахер хотел бы, но не смеет заглянуть в его глаза, чтобы угадать, чем был вызван такой неожиданный, никогда небывалый перерыв. Только чуткие руки парикмахера осязают, как в самодовольной улыбке подергивается бритое теперь лицо биржевого владыки.
9 час. вечера в Ак-Мечетской даче.
Красные лучи солнца в маленькой комнатушке временного барака. У медного рукомойника полощется «техник Кириллов». «Техник Максимов», как пришел домой, растянулся на койке, — здорово утомляют целые дни блуждания по даче.
— Слушай, Петров, скажи мне на милость, какого дьявола ты крутишься с этой Пальмерстонихой… Я тебя третьего дня видел, вчера видел… Прогулочки при лунном свете. А?
— Тсс, болван. Услышат.
— Никто не услышит, мы с тобой во всей конуре одни… И не виляй, а отвечай на вопросы.
— Да, мне и так с тобой надо было сегодня поговорить… по этому поводу. Дай только помыться.
Умылся, подошел и сел совсем близко на койке Никольского.
— Как по-твоему, подозрителен ли был бы тебе англичанин, живущий в СССР, отлично говорящий по-русски и упорно это скрывающий?
— А кто ж это такой?
— А помнишь ты, как я тебя просил обратиться с вопросом по-русски к инженеру Пальмерстону и как в ответ он сделал недоумевающее лицо?
— Ну, положим, помню. Но с чего ты взял, что инженер Пальмерстон говорит по-русски?
— А с того, что его жена, кроме русского языка, ни на каком другом — ни звука.
И Петров рассказывает тов. Никольскому, как он встретился на линейке с женой инженера Пальмерстона, как он обратился к ней с вопросом по-английски, — он-то ведь недурно знает этот язык, и как оказалось, что она русская, говорит только по-русски и что ее муж, по ее словам, прекрасно владеет нашим языком… Она неожиданно сильно, словно проговорившись в чем-то, смутилась, и постаралась замять разговор.
Петрову все это мало-помалу кажется подозрительным. Ему думается, а нельзя ли что-нибудь разведать через нее.
Нужно постараться завести знакомство и это оказывается гораздо более легким делом, чем можно было предположить. Она сама идет навстречу. Она так одинока в этой компании иностранцев, так скучает, она охотно с ним встречается. Несколько раз они уже проводили вместе вечера.
— Ну, как же далеко зашел ваш роман? Тебе удалось узнать что-нибудь существенное?
— Я как-то не умею вести дела с женщинами. Это не в моем характере. Может быть, с ними надо быть решительнее… Вместе с тем я вижу совершенно ясно, что, конечно, чтобы что-нибудь разведать, нужно именно вступить с ней в близкие отношения… Иначе ничего не выйдет… Да, скажу тебе, пожалуй, мне кажется даже, она совсем не прочь, она сама ищет встреч… И я вижу, — для дела это необходимо, но, видимо, я не такой человек, чтобы легко относиться даже к таким легким связям…
— Гм-ммм… А ты не думаешь, что тут может быть ловушка и с той стороны… Если она сама ищет… Смотри, не увлекись сам… Ведь она очень интересная женщина; многие бы дорого дали, чтобы она искала встречи с ними…
— Ну, последнего-то я не боюсь… А подозрения… Да, я тоже не вполне уверен… Но, впрочем, как раз сегодня, в одиннадцать у нас свидание… Постараюсь окончательно разгадать ее и приступить к решительному выяснению дела…
«…Я повторяю: ты мне не нравишься. Что это за работа… Так ты выполняешь мои поручения? Что ты мне можешь сказать о Кириллове… Ваши встречи… Это пахнет-то уже чем-то другим… Так вот что, милая: развратничать без пользы для меня я тебе не позволю. Валяйся с кем хочешь, но…» Но… этого не ожидал Брегадзе. Валентина вскочила, с каким-то диким воплем ринулась к нему… Резкий звук пощечины…
«А-а-а, так-то ты?!» Левая щека Брегадзе горит. Он весь сжался, присел, как раненый хищный зверь, рука сделала неуловимое движение, — в ней арапник, всегда висевший на стене, над столом…
«А, орать, ты орать вздумала… Кусаться?»…
Шелковый, сильно, очень сильно надушенный платок заткнул рот маленького, извивающегося, царапающегося, воющего сквозь зубы, яростного существа…