Откуда-то взялся полковой разведчик, мы с ним тоже спустились вниз. Нас нагнал Гуртовой.
— Пройдет, — уверенно произнес Зырянов, разгребая ногой снег.
— Хм… русский способ, — улыбнулся начальник инженерной службы.
Зырянов обернулся:
— Русский, говоришь?
— Ну да, на глазок… — ответил Гуртовой.
— Пройдет, — убеждал Зырянов.
— Бить лунки! — коротко решил мой начальник, хотя первую из них уже кончали.
Разговор прерывает ракета. Она вспыхивает где-то впереди, обливая нас пульсирующим светом. У нас мертвенно-зеленые лица. Мы приседаем. Здесь низко, пули свистят поверх головы, а все равно страшно.
Саперы продолжают работу. Ступин опустился на колени, бьет ломом. Носов откидывает лопатой скользкий лед. Возле них на корточках Васильев.
— Бей, бей! — торопит он, хотя Ступин и так выкладывается.
— Больно мельчишь… — вставляет Носов. — С лопатки валится.
— Руками греби! — отрезает Ступин.
Носов вроде не слышит. Потом обиженно:
— Всякое приходилось работать. Умеем… Хэ-хэ! Бывалоча, лед заготовляли…
— Не в, теткин ли погреб?
— Не. Вдругораз… Руки зайдут, бывалоча. Потом для сугреву…
Носов продолжает потихоньку плести свой бесконечный, никого не обижающий рассказ.
Начатую с ночи работу саперы закончили лишь на рассвете. Пока собрали инструмент да покурили из рукавов — вовсе развиднелось.
— Пошли, — приподнялся Васильев.
«Фить-фить-фить… та-та-та…»
Сержант бросился в снег.
«Фить-фить… та-та…» — запоздалая очередь с другого направления.
Стало ясно — их заметили.
Кругом бело. Перед глазами зеленеют кучки звонкого, как стекло, льда. Лунки уже затянуло.
— Бьет! Ить прикрытие должно-от, матушка пехота… Бывалоча… — тянет Носов.
— Помолкни! Позади пехота, — обрывает Ступин.
— Хэ-хэ! Как так?
— А так! Разведка мы.
Невольно все трое поправляют на касках белые капюшоны и гребут к голове битый лед.
На реке ветер — как в трубе. Носов сбросил замоченную в лунке, превратившуюся в кусок льда варежку, сунул руку за пазуху. Но и там холодно. Лежат трое недвижных, похожих на мертвецов людей.
— Закоченеем… — хрипит Ступин. — Выползать нужно.
— Давай… По одному… — решает Васильев, он за старшего. — Носов!
Легко сказать — выползать. На реке — как на ладошке.
— Давай сам, старшо́й…
— Ну!
Носов неловко поправляет на плече ремень карабина, тянется голой рукой к лопате. Васильев молча отбирает у него инструмент и силком вручает свою варежку. Хлопает но плечу: «Давай смелей!»
Носов чуть приподнялся, ползет.
«Фю-ить… фю-ить…»
Боец замер. Минут десять лежит не шевелясь, уткнувшись головой в снег. Всего пяток шагов отделяют его от товарищей. Друзья с тревогой всматриваются в неподвижную фигуру, не решаясь подать голос. Наконец Носов ворохнул ногой, пополз.
«Фить-фить…» Стреляют с левого фланга, из кустарника. В ответ ударил наш пулемет. Неожиданно Носов вскинулся и рванулся вперед. Но до гребня чуток не добежал…
Перед ним, на гребне, дрожит под ветром одинокая, обожженная морозом былинка. Однако Носов ничего уже не видит.
Смеркается. Вторые сутки лежат саперы в снегу, один мертвый и двое живых. Срывается снег, покрывает все тонким колючим пологом. Некоторое время еще можно видеть белый холмик над Носовым, но затем все сглаживается, и уже только чуть угадывается нечеткая линия горизонта. Где-то вдали отсвечивает красным.
Тринадцатое число считают иной раз несчастливым. А у нас сегодня праздничное настроение. После завтрака рота собралась на митинг, все уже знают сообщение Совинформбюро о провале немецкого наступления и результатах контрудара советских войск под Москвой.
Мы ждем к себе комиссара полка Михайлова. Саперы сгрудились прямо в поле, на дороге. Да и не сойдешь в сторону, насыпало по пояс. К тому же снег слежался: два дня уже держится оттепель. Мягкими белыми лохмотьями укрыло вес, мокрый снег облепляет каски, оружие, шинели.
Ротные сани стоят на дороге сплошной лентой, впритык. Саперы — позади, возле кухни. Здесь вроде теплей, поддувало бросает на снег теплый отблеск, и люди глядят на светлое пятно как завороженные. Шутка ли — с шестого числа не видели крыши над головой. В такую-то зиму! И обмороженных пока нет. Чем только они держатся, мои саперы, каким духом?
Собрались все — и саперы, и повар, и повозочные. Немолодой уже Буянов, кряхтя, старается дотянуться цигаркой до выпавшего из дверцы уголька. Уголек гаснет.
— В печку лезай!