Я лежал за погребком, впереди обугленной каменной коробки. Может быть, неделю назад это был еще жилой дом…
— Помогите! — окликнул меня женский голос.
Незнакомая девушка-санитарка волокла раненого. Это был молодой белобрысый боец, наверное, из стрелкового батальона. Вдвоем мы втащили его в дверной проем кирпичной коробки, санитарка начала перевязку, а я механически сунул в рот папиросу. От возбуждения у меня дрожали даже губы, я выглядывал в широкое, как пушечная амбразура, оконное отверстие и ломал спичку за спичкой.
В наше убежище вошел еще человек, это был молодой полковой переводчик.
— Вы… почему? — вырвалось у меня.
— Из штаба… Уточнить… — ответил он, краснея и без надобности тоже высовываясь в окно.
— Так здесь же… — начал я, но по нас ударила очередь, и мы оба отпрянули к простенку. — Здесь же стреляют!
В дверь втиснулся еще кто-то, оказалось — командир-пехотинец, с ним радист.
— Тут сиди, — прохрипел командир и вышел. Радист примостился в углу, стал ковыряться в рации.
Через минуту я уже опять был на своем временном НП — за погребком. Автоматчики меняли диски, готовили гранаты.
Вскоре пехота подтянула станковый пулемет, нам передали: «Через десять минут артналет!» Последняя атака…
Реденько, экономно забухали наши батареи. Поднялись жидкие цепи.
Атакующих встретил отчаянный огонь противника. Россыпи пуль и тучи рваных осколков резали все живое: деревца, кусты, траву, людей. Казалось, даже воздух нагрелся, стало тяжело дышать.
На ходу высматриваю своих автоматчиков. Они рассеялись влево и вправо и перемешались со стрелками. Но, кажется, моих больше на левом фланге, справа от себя вижу только Ступина. Не сговариваясь, мы оба принимаем влево, к картофельным грядкам. Копанные-перекопанные осенью, они и зимой остались неровными, сохранили обвитые снегом ямки, бугорки, кочки.
Ступин — чуть впереди и словно бы тянет меня за собой. Поступь у него тяжелая, он бежит слегка сутулясь, и вся его сильная фигура невольно прибавляет бойцам уверенности. После каждой короткой перебежки мы торопливо плюхаемся в снег. На снегу удобно и спокойно, наши щеки, носы, подбородки мокреют от пота и снега.
На улице еще кипит бой, а на задворках, между домами и сараями, в глухих закоулках и тупиках уже видны связисты, минометчики, штабники, санитары.
— Тяни-и!.. Линию тяни!
— Десятый к аппарату! Десятый!
— Носилки! Носилки-и!
Вдали, наискосок от занятого немцами дома, опять показалась зимницкая колокольня, там наверняка сидят чужие наблюдатели.
По сторонам от меня плюхаются в снег двое. Поворачиваю голову влево, потом вправо. Двое всего. Маловато для атаки…
Ступин тоже лежит, не поднимается, ждет своих. Мы оба ждем, люди под огнем порастянулись.
Стрельба как-то вдруг затихла.
Тишина. Это хуже всякой канонады.
Командиры спешат разобраться в боевых порядках своих куцых взводов, рот и батальонов, но бойцы рассеялись по всему полю. Тишина. Словно тени, застыли немые люди, непонятное и тревожное безмолвие давит нас. Безмолвие натянуто, как струна…
И струна лопнула.
— Та-а-нки!!
Кто это крикнул? Не разобрать…
По лежащим людям, изготовившимся к атаке и ничем не защищенным, прошла волна. Кто-то дрогнул и озирнулся. Кто-то плотнее притиснулся к спасительному выступу. «Откуда здесь у фашистов танки?» — искрой пробило меня. Ни мы сами, ни немцы еще не осмыслили происходящего, Никто не стрелял.
Но вот позади кто-то попятился, кто-то, вскинувшись, подался к прикрытию, за ним еще и еще…
— Танки!.. — исступленно повторил чей-то голос.
Я пошарил биноклем по равнине.
А сзади уже бежали, это была отрыжка танкобоязни первых месяцев войны. Как назло, в этот момент поблизости не оказалось противотанковых ружей, ни даже бутылок с КС.
Противник открыл огонь по бегущим. Трескуче залопотали разрывные пули, зафыркали, разрезая снег, осколки. Из-за угла здания показались фашисты, они не стреляли, шли в рост. Упирая в животы черные автоматы, шли те, кого мы только что оттеснили на край села.
«Где рота… Где должен быть командир?..» — я пытаюсь найти какой-то выход. Недалеко ерзает локтями Ступин. Он лежит, как на стрельбище: широко разбросал ноги, вскинул ППД. Вздрагивая, вырываясь, запрыгал в руках у него пистолет-пулемет: «та-та-та-то-ту-ту…»