— Кипятку пожалел, пузатый.
— Иди, иди.
— Ну, котелок, едрена палка!
— Возьми топор, погрейся.
После завтрака саперы вновь принялись за работу. Горячий чай не согрел их, ноги затекли и застыли во влажных сапогах и портянках, не снимавшихся на ночь; спали, сидя в мелком, наполовину отрытом окопе, прислонясь спиной к сырому песчаному откосу. С вечера зажгли было костерок, но сразу же притушили: демаскировка. Ночь мерзли и сейчас никак не могли согреться. Не оттого ли так отчетливо вдруг вспомнились мне жаркие дни после выпуска из училища?
…Поезд торопился, в окнах мелькали рябые стволы берез. В душном вагоне нас двадцать человек — выпускников. Нам хотелось выглядеть старыми армейскими волками, мы разговаривали степенно и сдержанно, о войне судили свободно, запросто двигали туда-сюда армии и фронты.
Вскоре к нам подсел какой-то опытный вояка. Попутчик — лейтенант оказался человеком общительным, и мы узнали, что едем в одно место, а фамилия его Пашкевич.
— Страшно ль на войне? — вопрошал он, лихо откидывая съезжавший на живот большущий футляр артиллерийского бинокля. И тут же предупреждал: — Скажу чистую правду… Не трус — не страшно. Сдрейфил — каюк!
Мы сдвинулись поплотнее. Рассказчик тронул рукой фуражку.
— Значит, жмет фриц! Танки… — он махнул рукой и обвел всех посуровевшим взглядом. — На батарее осталось полторы калеки!
Прямо против него сидел с разинутым ртом долговязый Федоров. Рядом с ним ерзал на скамейке и толкался локтями рыжий, веснушчатый Саша Ваулин, еще дальше — спокойный Оноприенко. Этот повернулся вполоборота к артиллеристу и смотрел недоверчиво, лишь кадык шевелился у него.
— Прице-ел!.. Тру-убка!.. — кричал в азарте рассказчик. — Горит коробка! Другая…
— …третья, четвертая… — нетерпеливо досчитывал Федоров. Он хватался рукой за свою нашейную повязку и валился вперед, почти к самому лицу фронтовика. Но тот не обращал на него внимания.
— Осталось одно орудие… Сам навожу… Лезет танк…
— Пятый!.. — услужливо подсказывал Федоров.
Но батареец окончательно вошел в раж и уж совсем ничего не слышал.
— Вынимаю бинокль… — Пашкевич лихо сорвал с груди футляр и раскрыл его. Оттуда посыпалась махорка.
Часам к десяти над поймой прояснилось. По-вчерашнему резкий, порывистый ветер гнал куда-то разрозненные хлопья облаков. Выглянуло солнце.
Внезапно на мост вышли два «юнкерса». И почти в тот же миг из воды поднялись фонтаны. Взрывы ударили негромко и нестрашно, все смотрели на реку, ожидая новых взрывов. Но самолеты уже проскочили, и только теперь мы услышали неприятный, раздирающий вой. Бомбовозы сделали еще два захода, но мост остался цел.
— Обнаглел фашист… — вздохнул Носов.
— Поджимает нас, собака! — добавил кто-то.
— Ночью гул доносился… — опять Носов.
С правого фланга вдоль переднего края шагом движется небольшая группа всадников. Они часто останавливаются и, сбиваясь в круг, о чем-то толкуют, потом опять растягиваются позади высокой, издали отличимой фигуры командира полка Дмитриева. Вскоре они поравнялись с нами, я доложил о ходе работ. Дмитриев повернулся в седле к немолодому майору, командиру батальона, и ткнул сложенной вдвое плеткой в направлении заграждений:
— Огоньком прикрыть и посадить бойцов с бутылками КС. Тут не пройдет!
Глаза у Дмитриева лихорадочно блестят, сжатые губы будто вырезаны на сухом, иконописном лице, голос отрывистый, четкий.
— А ты, сапер, — обращается он ко мне, — побольше сажай этого чертополоха. Здесь стык.
— Людей мало, — отвечаю.
— Инженер, подкинуть!
Из-за его спины выступает начальник инженерной службы полка Гуртовой. Мы видим его в эти дни редко: он совсем замотался.
— Из второго эшелона роту… — уточнил комполка, доставая по привычке из кармана небольшую зеленую книжицу — справочник Гербановского «Укрепление местности». — Инструмент есть?
— Есть, — ответили мы с Гуртовым в один голос; хотя инструмента было маловато, люди нам все равно требовались позарез.
Дмитриев тронул лошадь, но опять остановил, продолжая что-то обсуждать с комбатами; возле саперов задержались только командир противотанковой батареи Пашкевич и минометчик Скоробогатов. Они так увлеклись, что не заметили, как отстали от кавалькады.
Краснощекий Пашкевич небрежно скособочился в седле и, похлопывая коня по холке, дразнит: