И я был там не один.
Рядом со мной стояли длинные, белёсые, невероятно спокойные существа, четверо или пятеро. Ничего общего с людьми: высокие, выше меня, на двух тонких ногах, но без признаков рук, плеч, даже шеи — тёмные нечеловеческие лица выдавались из белёсых веретенообразных туловищ барельефами, и белёсые наросты возвышались сзади над лицами, как горбы. У этих созданий были внимательные чёрные глаза и маленькие безгубые ротики, которыми они то ли пожёвывали, то ли по-рыбьи глотали воздух. Смотрели существа на меня без страха и без злости, с доброжелательным лёгким любопытством — как на необычное, безвредное, но не слишком интересное явление природы.
Это видение преследовало меня целую неделю. Я извёл пачку бумаги, пытаясь нарисовать одно из этих существ, но у меня выходили рахитичные печальные куклуксклановцы. Я пытался объяснить доку Кириллу, что у меня отчётливоеощущение не столько сна, сколько некоей передачи, случайно пойманного сигнала непонятно откуда, что почему-то это крайне важно и относится ко всем — он кивал, писал, мои рассказы снимали на видео, рисунки забирали, но, кажется, я никого не убедил. Неделю я вспоминалстремительное движение, мелькающие вертикальные оконные проёмы и доброжелательно-любопытные взгляды чёрных глаз на тёмных безносых лицах — через неделю, перед третьим переходом, мне приснился новый сон.
Если в первом сне мне представился действующий механизм, может — иномирное транспортное средство, то во втором я увидел нечто очень старое. Очень. Тут уже давным-давно ничего не работало, если вообще работало когда-нибудь.
Мне приснились руины. Четыре высокие стены без крыши не просто заросли мхом — мох пророс их насквозь, они были пропитаны мхом, как губка — водой, если можно так сказать. Мох казался мягким даже на глаз, он был мохнат, как иранский ковёр, и такого же цвета: жемчужно-серого, местами — бледно-зелёного. Пол тоже порос мхом, только тёмно-изумрудного оттенка — во мху утопала нога. Над руинами плыли кремовые облака, подсвеченные, вроде бы, вечерним солнцем. Мне было очень хорошо, как бывает в тихом парке, около какого-нибудь древнего памятника. Вокруг вились тоненькие, необычного вида комарики; воздух благоухал, как очень далеко за городом — живыми растениями и ещё чем-то прекрасным. Я протянул руку, чтобы дотронуться до стены — и тут кусок мха шириной в две ладони шевельнулся, превращаясь в существо кошмарного вида, в замшелого то ли краба, то ли паука, с мохнатыми суставчатыми лапами и целым ожерельем круглых глаз над жвалами размером с мой указательный палец. Я проснулся в поту, с ощущением, что вовремя успел смыться из замшелых руин, пока весь мох не превратился в опасных тварей.
Наверное, надо было успокоиться, сообразив, что это только сон и ничего больше… Но в тот день всё пошло наперекосяк, а предчувствие в один прекрасный момент ударило, как электрический разряд. У меня не вышло предотвратить беду, я не успел всего на пару-другую секунд — но дело ещё и в том, что мне помешали.
Помешали намеренно. Кое-кому ожидаемо захотелось погеройствовать. А в таких случаях всегда случается беда — не только с героем, но и с теми, кто его окружает.
Испытатель № 24
…Браво, парень! Ты становишься волком!
Браво, парень! Ты не спишь под дверьми!..
Мне иногда хотелось ему в лицо заорать: «Я из Всеволожска, понял, нет?!» В том смысле, что я, сука, жил в том же Питере, что и ты, ясно? Нехрен тут выделываться, как муха на стекле! Плясун и певун… писун и плевун, блин.
Если бы этот козёл меня не раздражал, как я не знаю что — всё было бы очень круто. Очень интересно.
Ёлки, знать бы раньше, что мы такое умеем! Я б ни фига не беспокоился за страну, я б всем, кто вякал, позатыкал хлебальники, блин! Это ж можно нагнуть Пиндостан и кого угодно нагнуть! Можно десант послать хоть в Белый Дом, хоть куда! Охрененно, мужики. Я, когда увидел этот ТПортал, сразу понял, насколько это охрененно. Это не сопли сосать, блин, это сила.
Главный мне грит: «Серёга, на вас надеется страна!» — поэл? На нас надеется страна, ясен пень! Мы не подведём. Я жить начал на полную катушку здесь, на «Игле».