Я отвернулся от Лангри и снова запихал в рюкзак всё своё имущество. Я уйду сразу, как только кончится дождь. В конце концов, дома я уже со всеми простился, я простился с мамой и Прабабушкой, а лесная лаборатория микологов — это просто остановка в пути.
Я бросил рюкзак в угол и вышел из комнаты, где Лангри тут же начал проверять водосбор, будто именно за этим и пришёл, а я ему мешал.
Из кухни благоухало прекрасным: жареными грибами-плакунами, яйцами термитов в масле и чем-то сладким и непонятным — печёным то ли со шмелиным мёдом, то ли со сваренным на меду вареньем из хмеля. Я не пошёл; лично мне до обеда сестрички принципиально не дадут ни кусочка. Давно ли стали такими строгими?
Из глубины дома, из комнаты Гзицино, доносилось тихое пение флейты — мелодия тянулась нежно и светло, как солнечный луч или струя запаха, а не звук. Играла не для меня — для себя или имея в виду кого-то из пришлых. Я не пошёл слушать.
Я поднялся в комнату Нгилана.
Если мне и было жаль расставаться с кем-нибудь здесь, в лаборатории — так это с Нгиланом, принятым братом, *давным-давно* уже года четыре как пришедшим в клан. Он был мне уже настоящей роднёй; я бы попытался сманить его с собой, если бы мои сёстры не цвели для него *клумбой медоносов для шмеля*.
Ему не захочется никуда идти. Он любит свою работу в нашем клане, сестричек, Дольгина, Ларда и бабушку Видзико. Прижился.
Я помню, как приход Нгилана восхитил саму Прабабушку, не говоря уж обо всех прочих. Во-первых, он был Друг Народа, да ещё специализировавшийся на медицине. Во-вторых, он был милый — и чем больше мы все к нему привыкали, тем он становился милее. Мне хотелось бы стать похожим на него — даже на его снежность и пушистость, даже на его запах-фон. Будь я хоть вполовину таким, как Нгилан — я не беспокоился бы о том, что ждёт впереди. Я бы знал, что меня примут и полюбят.
Он учуял меня раньше, чем я подошёл к двери — встретил вполне приглашающим запахом, рассеянным и неконкретным, как намёк на сладкое или смешное. Я обрадовался — думал, у него плохое настроение из-за дождя, а оно — хорошее. Было приятно, что Нгилан рад мне и хочет поговорить.
Он ведь тоже меня отличал. Считал, что у меня есть способности, которые стоит развивать — в сфере, которая интересовала меня гораздо больше, чем любые грибы. В конце концов, грибы — всего лишь специализация клана Кэлдзи, который я навсегда покину со дня на день, а моя личная специализация — арахноиды.
Нгилан сидел на подоконнике, держа на коленях справочник по грибам Светлого Леса — но не читал. Наверное, он бросил щепотку прикормки в фонарик, потому что тот ярко светил, несмотря на тусклый дневной свет из окна. Разведчики Народа, пять или шесть, ползали по рукам Нгилана, слизывая секрет из-под ногтей. Мы обнюхались, хоть уже встречались за завтраком — мне было приятно.
— Твоя разведка начеку, да? — сказал я. — Рою что, и дождь нипочём?
Нгилан вздохнул, встряхнул волосами.
— Нет, конечно. Они вернулись затемно, и я с тех пор пытаюсь разобраться в странных вещах, которые они хотят мне объяснить.
— Ты не понимаешь? — я крайне удивился. Я думал, Нгилан понимает Народ, как самого себя.
— Разведчики сами не разобрались, — сказал он. — Они *растеряны* встревожены. Их Мать тоже. У них был большой совет, но они так и не разобрались, как относиться к новой информации. Такого ещё никогда не случалось.
— А что случилось? — мне тоже стало тревожно. — У тебя такой вид, будто кто-то попал в беду.
— Может, и попал… — сказал Нгилан задумчиво. — Понять бы, кто.
— Человек? — спросил я. — Или животное? Или что-то случилось с механизмом?
Нгилан погладил меня по щеке, оставив на мне запах беспокойства, тепла и непростых мыслей; на щёку, где остался след его секрета, тут же сел разведчик и принялся изучать это место антеннами. Мне польстило; мой паук вышел на плечо, чтобы поприветствовать Нгилана — паук его хорошо знал.
— Понимаешь, Цви, — медленно проговорил Нгилан, угощая паука слюной, как это сделал бы и я, — «человек», «животное», «машина» — категории, известные Народу, а значит, они были бы понятны мне. Более того, любое из этих понятий я бы мог конкретизировать. «Животное» *дикое-домашнее-сытое-голодное-больное-здоровое* — это объяснимо. «Человек» *свой-чужой-мужчина-женщина-ребёнок-работает-прогуливается-заблудился* — это тоже объяснимо. «Механизм» *знакомый-незнакомый-полуживой-обычный-наземный-водный-летающий* — это совсем просто. Но в данном случае Народ *затрудняется* не знает определения. И оперирует *картинками* образами.