- Стоять! – вырвалось у него изнутри.
Резким движением он развернул меня лицом к себе и тут же снова получил крепкую оплеуху от моей правой руки, прилетевший ему в намокшее лицо по той же самой инерции. Слетевшая с головы фуражка полностью подтвердив закон падающего бутерброда, упала тульей в широкую лужу. Сам же правоохранитель, слегка пошатнувшись, рухнул на пятую точку вслед за ней. Та составляющая толпы, кто успел увидеть все происходящее, замерли в оцепенении. Через мгновение, я снова тяжело передвигая бесчувственными ногами, равномерно ускоряя движение, вклинился в толпу, постепенно исчезая из поля зрения опешившего милиционера. Сколько я еще прошел неизвестно. В один момент платформа закончилась и я кубарем, ударяясь коленями о бетонные ступеньки, повалился с платформы вниз. Разодрав обе брючины, и в очередной раз искупавшись в луже, я, периодически оглядываясь по сторонам, с трудом перешагивая через рельсы, двинулся в сторону старых вагонов, стоящих на соседних путях. Преодолев несколько десятков метров, я скрылся за плотными рядами товарных составов. За широкими рядами вагонов начиналась стена из невысоких кирпичных построек. Плотно прилипнув руками к зданию, будто подпирая собой темные обшарпанные стены, я юркнул за угол одного из домов, чтобы окончательно оторваться от погони. В глубине загадочных построек время от времени появлялись мрачные фигуры заброшенных гаражей, сараев. Плотная пелена перед глазами постепенно усиливалась. Силы были на исходе. Наконец чудесным образом минуя эту импровизированную промышленную зону, я вышел к полю. К широченному полю, покрытому густой травой, а стало быть, абсолютно свободному от бремени будущего урожая. Пройдя несколько шагов по размякшей земле, по пояс окутанный серо-зеленой прошлогодней мокрой травой, я без чувств рухнул в девственную мертвую перину, полностью исчезнув из общего пейзажа.
* * *
Сколько прошло времени, сказать сложно. Лежа на груди с широко расставленными руками, упершись подбородком в уже успевшую впитать в себя влагу землю, я открыл глаза. Плотная пелена перед взором рассеялась, открыв перед глазами густые оковы ярко сухой травы. Дождь давно кончился, а на небе не было ни облачка. Вокруг ненавязчиво стрекотали кузнечики или что-то подобное, сопровождаемые пением каких-то неведомых, но скорее всего, самых что ни на есть обычных птиц. Все тело затекло, вымокшие вдрызг брюки слились с ногами в единое целое, а в голове зарождалась тупая, но пока еще терпимая боль.
Я сделал глубокий вдох, тем самым приведя в движение практически все тело. Зарождающаяся в голове боль медленно поползла вниз. Пошевелить рукой или ногой не было сил. И вдруг, после того самого вдоха, я почувствовал, как по легким распространяется нечто такое, что я уже знал, чувствовал, переживал. В голове зашевелились мысли, попытки воспоминаний. Не в силах бороться с болью, по-прежнему распространяющейся по плоти, я тщетно пытался понять, что же за механизмы вдруг запустились у меня внутри. И тут я понял, все дело в запахе. Лежа среди поля, на примятой высокой траве, уткнувшись лицом в мокрую землю, я вдруг резко почувствовал до боли знакомый запах. Казалось утративший способность думать мозг, как и все тело вдохнули в себя частицы того, что принес с собой легкий ветер, ненавязчиво пульсирующий откуда-то со стороны темных зданий. Это был родной запах, запах рельс.
Подтянув обессилевшие руки ближе к телу, я собрал последние силы и отлепил себя от слоя травы и мокрой земли. Присев на колени, не имея сил сразу вскочить на ноги, я еще раз полной грудью вдохнул весь аромат этого родного запаха, постепенно возвращающего меня к жизни. «Дома» - мелькнула в голове мысль, - «Я дома», тут же отозвалось эхом. Перед глазами сразу же появилась четкая картина, картина воспоминаний, забыть которую, казалось невозможно. Я ясно видел голубое небо, ясность которого время от времени нарушали крохотные перья облаков, вероятно отставшие от более габаритных своих сородичей. Широкие железнодорожные пути, так хорошо просматриваемые из окон моей комнаты, расположенной на четвертом этаже небольшой печально-серого цвета «хрущевки», широкая аллея, по обеим сторонам усыпанная сугробами из тополиного пуха. Я видел то, без чего, как оказалось существовать было сложно. Я видел дом. Я видел своих родителей.