С гор налетел резкий ветер. Лорд Эйди подставил лицо порыву, дохнуло холодом. На перевалах уже лег первый снег. Скоро, совсем скоро. Король-развратник будет метаться в снегах, охотиться за бесплотными тенями. В мертвящей стуже будут таять королевские сотни, распадаться власть над королевством. Возможно, король даже не заметит этого, заснув навечно в своем походном шатре. А королевство возродится под милосердной дланью Светлого. Год, пусть два года хаоса и крови, затем истинное, отнюдь не лживое как сейчас, благоденствие. Сотни храмов, ежедневные благодарные молитвы, честный труд и честные люди. Только люди. Все нелюди и ублюдки, все, до последнего брауни, исчезнут. Бог создал лишь людей, остальные — грязь, семя и плод демонский. Так любил наставлять Светлый устами первосвященника.
Брать плащ лорд Эйди не стал — до лабораторий недалеко. Лорд-претор вышел за ворота. Походка его, не смотря на возраст, была упруга и решительна. Арбалетчики, стоящие у бойниц частокола, смотрели вслед предводителю с гордостью.
В глубине ствола кратко затрещало. Лит опустил топор, окинул взглядом жертву, — береза стояла еще крепко, — толстый узловатый ствол напряг мышцы в последнем, отчаянном усилии. Лит глянул на клинья, подставил щеку едва заметному ветерку. Нормально. Топор резкими частыми ударами вгрызся вглубь ствола. Треснуло раскатисто, дрогнули ветви, отягощенные желтой яркой листвой. Лит нанес завершающий мощный удар и отскочил. Береза валилась шумно, отчаянно цепляясь за мелкие ели и подминая ни в чём не повинные кусты. Хорошо легла, комлем к опушке. Все равно тащить разделанные под рост человека коротыши придется вокруг, по лощине, потом через ручей. Береза — дерево ценное, в округе их почти не осталось. Уголь получается отличный, да только если в печи жечь. Потому и придется к печи носить. Если на месте в стоячем костре выжжешь — цену вдвое потеряешь. Ну, боги нам помогут. Лит протер короткое лезвие топора и занялся делом.
Когда худощавая фигура с двумя бревнами-коротышами на плечах перебралась через ручей, дневной свет ощутимо поблек. Осенние дни становились все прохладнее и короче. Ничего, зато употеешь не так. Человек без работы никак не может. Холод иль жара — руки всегда при деле должны быть. Ну и голова, само собой. Ремесло свое Лит знал недурно. Углежог — это вам не свинарь какой-нибудь. Против пастухов, овчаров и прочих свекловодов Лит, собственно, ничего не имел. Но уголь жечь только настоящие мужчины могут. Уже не говоря о том, что одинокого свинопаса в лес и полноценной серебряной «короной» не заманишь. Страшно им в лесу, вот так-то.
Сам Лит в свои шестнадцать лет из леса, считай, и не выходил. Чего там, в деревне, делать, когда дома работы полно?
[- К печи или домой?
— К печи. Домой успеешь. И завтра время терять не придется.
— Ладно. Шагай шире.]
С собой Лит беседовал частенько. Не вслух, само собой, а мысленно. Вслух с собой лишь бесноватые болтают, да умом тронутые. В деревне Лита и так не иначе как Диким Вонючкой величают. Это они зря. Лит, в отличие от них, зазнаек, читать умел. В Дубовке еще староста буквы понимает, да безрукий Будек. Ну, тот пришлый, из солдат, они грамотные. Так что если считать по правде, — Лит в округе третий человек. То, что в деревне об этом знать не знают — их проблемы. Но Диким обзывать — это напрасно. Вонючка, оно конечно…
Лит пах. Сильно. Чего уж там, вонял просто несусветно. Дед и тот ругался, говорил, что наизнанку выворачивает. Лит и сам что-то такое чувствовал. Вот как сейчас, — тепло по коже пошло, ноздри чуть щекочет. Скорее даже приятно. Уютно, словно в хижине у очага с миской сидишь. Но людей воротит, словно от дарка тухлого. Так прямо и орут. И дед тоже самое говорил. А дед был единственным человеком, которому верить стоило. Ладно, воняем, значит, воняем. Видать, болячка какая-то. Охотиться и работать, между прочим, не мешает. Зверю и деревьям на ту вонь наплевать. Может, и вовсе они ее не чувствуют.
Лит постоял, отдыхая. Сейчас подъем, и поворачиваем к печи. Если прямо шагать — то к хижине. Хаживать за качественным деревом все дальше приходится. Известное дело, береза, дуб да ясень за год не вырастают. А уголь из сосны да ели — разве товар? Вот рос бы здесь бук или граб. Да где там, ценное дерево лишь на юге найдешь. Лит и видел-то буковую древесину один раз в жизни — дед специально на рынке чурочку выпросил.
Парень поправил топор за поясом, взвалил на загривок коротыши и зашагал по узкой тропке. Вскоре потянуло дымком, открылась поляна. Дымил стоячий костер, рядом торчала просевшая угольная печь. Подмазывал ее Лит часто, да что толку, — глина из Черничного ручья держала камни из рук вон плохо. Впрочем, и пользовался печью одинокий углежог теперь редко. Вот сложить бы другую, у Змеиного распадка, там берез и дубов еще много. Только осилить такую работу в одиночку трудновато. Может, следующим летом?