Пассажир, ошеломленный, не мог оторвать глаз от неожиданного зрелища. Он понял, почему давеча в кабинете начальник, желая придвинуть стул, чуть не упал с собственного сиденья: ниже пояса у начальника ничего не было, он был без ног. Так он проехал, не переставая улыбаться и кивать головой, в свой кабинет, и жена начальника, державшая дверь, пока в нее протискивалась неуклюжая, с широким основанием фигура Степаниды, отпустила наконец ручку. Дверь захлопнулась, они остались вдвоем в пустом зале. Жена начальника стояла в замешательстве, не решаясь ни войти в кабинет, где ей полагалось бы сейчас присутствовать, ни удалиться прочь.
— Вы знаете… вам говорили? — пролепетала она наконец, желая по-видимому, сгладить неловкость непредвиденного тет-а-тет, равно как и всей сцены.
Пассажир почувствовал смутное угрызение совести.
— Да, да, — спохватился он, — понимаю: это, конечно, травма? Несчастный случай? Конечно, при исполнении служебных обязанностей?
Она кашлянула.
— Нет, я не об этом. — Пассажир понял, что совершил бестактность. Голос ее, однако, зазвучал увереннее. — Вам уже говорили о том, что вы должны написать заявление?
— Какое заявление?
В эту минуту дверь кабинета открылась: шофер и Степанида направлялись к выходу; оба утирали со лба пот. Начальник был водружен на место, и из кабинета уже слышались глухие удары пресс-папье. С этой стороны все было в порядке — начальник принялся за работу; она повернула к пассажиру успокоенное лицо.
— Муж забыл вас предупредить. Когда он вспомнил, вы уже спали. Вам нужно написать заявление, и чем быстрей, тем лучше… о том, чтобы вам разрешили сдать в кассу проездной билет. Тогда вы сможете получить новый.
— Это такой порядок? — спросил пассажир.
— Да. Собственно говоря, можно было бы ехать и по старому билету, но муж говорит, что срок годности уже истек, и, следовательно, — она говорила извиняющимся тоном, — билет недействителен. Муж говорит, если вы подадите заявление сегодня, он постарается протолкнуть его в первую очередь, чтобы вас не задерживать… Если, конечно, вы спешите, — добавила она.
Пассажир прошелся по залу ожидания. Спешил ли он? Странный вопрос.
Он открыл дверь, выходящую на перрон, и даль, пахнущая шпалами, шевельнула его волосы. За пустынным горизонтом, невидимый, поднимался город, он вставал навстречу идущему. Для тех же, кто сиднем сидел на своем месте, город снов опускался под землю. "Если, конечно, вы спешите!" Что она, сумасшедшая?
Пассажир поднял руку и пробарабанил пальцами по косяку двери короткую музыкальную фразу; хорошо же, он напишет это заявление раз того требует порядок, просидит еще один день на станции, будет сверять время по часам, которые не идут, остерегаться воров и слушать таинственный храп бродяги в красных галошах. Бродяга, кстати, не заставил себя ждать: едва ушли шофер и Степанида, как он появился в дверях, точно и он был необходимое должностное лицо, без которого не могла начаться работа. Поспешно посторонившись перед выходившей женой начальника и раскланявшись ей вслед с такой почтительностью, что сам при этом чуть не потерял равновесие, он направился сразу к своей скамейке. Галоши, хлопавшие на ходу, обнажили его голые пятки, мелькавшие в прохудившихся валенках.
— Вечер добрый! — провозгласил он сиплым голосом, хотя был совсем не вечер, — конечно, извините… не угодно ли? — задав этот неопределенный вопрос, он упал на жесткое ложе и захрапел по своему всегдашнему обыкновению.
Пассажир не был особенно огорчен, узнав, что поезд все еще задерживается, это было даже кстати, так как иначе он не успел бы своевременно оформить заявление: без резолюции вышестоящих инстанций касса не могла выдать новый билет. Начальник станции и на этот раз оказал ему услугу, объяснив, как нужно составить документ, и лично отредактировав черновик, представленный пассажиром, а затем принял переписанное набело заявление к обработке вне очереди. Шофер должен был отвезти заявление вместе с очередными бумагами в управление железной дороги.