— Слева восемьдесят градусов — огонь! — доложил Воробьев.
Мгновенно все бинокли повернулись туда.
— Лево на борт! Полный вперед! — оживился командир.
Сняв рукавицы и зажав их под мышкой, комдив потирает руки.
Старший лейтенант Прибавин, чуть слышно чертыхнувшись, мигом исчез в люке. Через две минуты он снова появился на мостике и что-то вполголоса доложил командиру.
Приложив бинокли к глазам, Орел и Могилевский долго всматриваются. Огонь четко виден на горизонте. Если раньше он чуть просматривался сквозь дымку, то теперь даже я его отчетливо вижу невооруженным глазом.
— Не может быть… — вслух произносит командир.
— Честное слово! — доказывает Прибавин.
— Ну-ка, проверьте по глобусу, — приказывает Могилевский. Прибавин снова ныряет в люк.
— В чем дело, командир? — осведомился комдив.
— Да вот штурман выясняет, что за огонь мы обнаружили. Не по тому пеленгу он открылся.
— Так что же это?
— Похоже, что это звезда.
— Звезда?
— Это Венера, — весело доложил Прибавин, едва высунув голову из люка.
— Доктор, ты что же это нам «венерическую атаку» устроил? — В голосе командира и смех, и гнев.
Ложимся на прежний курс.
— Ничего, Михаил Афанасьевич, — успокаиваю я расстроенного лекпома. — Не такое еще бывает…
— Ну огонь, да и только, — оправдывается Воробьев.
Через десять минут он же обнаружил на горизонте пять силуэтов кораблей.
— О, это они! — восклицает командир. — Принять главный балласт, кроме средней группы. Лево руля! Стоп дизеля!
Ныряю в люк, чтобы помочь внизу Долгополову.
Ночные атаки — дело трудное. Тяжело определять расстояние ночью на море, когда вместо транспорта виден какой-то расплывчатый призрак. Мне всегда почему-то кажется, что этот неясный силуэт колеблется, дрожит, а иногда странно подпрыгивает, и вижу я его ясней тогда, когда смотрю не на него, а чуть в сторону.
Выпускаем две торпеды и ныряем на глубину.
Взрывов нет. Промазали…
В стороне прошумели винты миноносца. Будет бомбить или не будет?.. Шум винтов миноносца снова послышался, но уже по другому борту.
— Ищет, — предположил Русин.
— Пускай поищет, — сказал Орел. — От миноносца-то мы увильнем. Гораздо хуже отрываться от катера: он более маневренный.
Миноносец ушел догонять караван, и мы через полчаса снова всплыли. Но до рассвета больше никого не встретили.
Закончив зарядку аккумуляторов, еще полчаса ходили в надводном положении, вентилируя батарею и отсеки. Затем прозвучал сигнал «Срочное погружение».
Со своего излюбленного места я отлично видел, как дружно загорелись лампы сигнализации открытия кингстонов. А сигнализация открытия клапанов вентиляции срабатывала почему-то в замедленном темпе. Лампочки кормовой группы вовсе не зажглись.
— Передайте в седьмой отсек: открыть клапан вручную! — крикнул я, видя, как нарастает дифферент на нос.
Секунды идут, а сигнализация не срабатывает. Долгополов и Огурцов бросились к клапанам воздушной станции, чтобы подать воздух в магистраль при помощи ручного редукционного клапана.
Дифферент дошел уже до 30 градусов, а вентиляция кормовых цистерн все бездействует.
— Стоп моторы! Оба средний назад! — подал команду командир.
Дифферентомер уже показывает 46 градусов.
Наконец сигнальная лампочка вентиляции кормовой группы зажглась. Лодка стала выравниваться.
— Запросите седьмой отсек, почему так долго не открывали вентиляцию вручную, — распорядился я.
Оказалось, что при дифференте матросам не так-то просто было дотянуться до пневматической машинки, расположенной высоко под подволоком, переключить клапана и, действуя съемным рычагом, открыть их.
— Кто виноват в таком большом дифференте? Что произошло? — строго спросил командир.
— Замерз автоматический редуктор и не сработал при падении давления, — доложил Николай Сергеевич.
— Куда это годится? Нужно следить за исправностью систем! — сердится командир.
— Осмотреться в отсеках! — приказал Долгополов.