Осторожный Стариков промолчал, и врач расценил это как норму.
– Если так, то одного из троих придется исключить. Ему семьдесят лет. Дочь с мужем увезли его на кресле-каталке. Крученков и Марин, впрочем, тихие больные с вяло текущей шизофренией. Им лень муху от лица прогнать. Это то, что я могу сказать без малопонятной вам медицинской терминологии. Мое мнение как врача – ваши поиски в этом направлении безрезультатны. Чем могу еще помочь?
Больше помочь было нечем. Стариков отксерокопировал на всякий случай все три карточки с установочными данными пациентов, вернул дела главврачу, попрощался, попросил не провожать его и вышел из кабинета. Не пройдя и десятка шагов, он вернулся.
Врач удивленно вскинул брови и осведомился:
– Что-нибудь забыли?
– Я хотел спросить. Скажите, доктор, где работал Русенков, перед тем как случилось… в общем, прежде чем попал к вам?
Главврач раздавил в пепельнице сигарету, прищурился, усмехнулся и заявил:
– Не все в полиции пьют водку, оказывается. Это ваш бывший коллега, Игорь Алексеевич. Русенков работал в уголовном розыске Мурманска.
– Почему вы сразу не сказали?
– А вы спрашивали? Могу вас заверить, общих тем вам уже не найти.
Уже выходя из ворот лечебницы, Стариков почувствовал на спине чей-то взгляд. Он резко обернулся и успел рассмотреть за упавшей занавеской лицо больного по фамилии Русенков.
– Ну так что? – вопрошал Никитин, усаживаясь в свое кресло. – Что мы имеем?
Данный вопрос уже вошел в повседневную обиходную речь в отделе. Это означало, что ничего в этом мире не меняется. Убийства совершались вчера и будут происходить завтра. Их станут ежедневно раскрывать люди, призванные для этого. Жизнь продолжается. Чтобы она тянулась как можно дольше, в кабинете Никитина звучал и будет звучать этот вопрос.
«Что мы имеем?» – спрашивал капитан, стоя над трупом, да и потом еще в течение длительного времени. До того момента, пока убийца не будет найден и не поступит сигнал о том, что опять кто-то отошел от трупа, унося с собой запах крови.
– Сергей, что у тебя? – спросил Никитин, дождавшись, пока будут прикурены все сигареты и раскрыты блокноты присутствующих.
Черников поерзал на стуле, обдумывая, с чего начать. Он прикуривал дольше и старательнее всех.
– Интересная складывается ситуация.
– Это я понял, увидев Вирта, – мягко перебил его Александр. – Жена опознала камень?
– Жена – нет.
– Ты не тяни кота за хвост, – вклинился Саморуков, самый молодой и энергичный опер в отделе Никитина. – Давай быстрее, есть хочется. Обед через полчаса.
– Услышал я тут одну очень интересную историю, – начал Черников. – Дело было как раз в день убийства нашего незабвенного Вирта. Только случилось это не между семнадцатью и восемнадцатью часами, как утверждают эксперты, а часом раньше…
– Сергей!.. – перебил Черникова Никитин, глянув на часы. – Что я в тебе ценю, так это умение выделять главное из моря подробностей.
– Тут главное понять все с самого начала! – воскликнул Черников.
– Есть охота, – напомнил Саморуков.
– Так вот, значит, старуха, с которой я познакомился сегодня, в день убийства Вирта сидела дома…
Клавдия Петровна бросила взгляд на настенные часы. Странно, но когда был жив муж, они ломались чуть ли не каждый месяц, тогда он садился за стол и долго их чинил. Это было своеобразной неотъемлемой частью их медленной, спокойной жизни. Но лишь костлявая забрала мужа к себе, и часы словно ожили. Они тикали, и ничто не нарушало их ход, словно сам металлический механизм понимал, что ремонтировать его больше некому. Часы да она – вот все, что осталось от семьи, которая распалась в далеком пятьдесят четвертом году, когда они с дедом, тогда еще молодым и крепким мужиком, уехали на Север, оставив новорожденного сына в приюте.
Сейчас часы показывали без четверти четыре. Клавдия Петровна глянула в окно. Соседки уже около двух часов сидели на лавочке и не собирались расходиться. Вздохнув еще раз, старушка взяла с кухонного стола ключи и направилась к выходу. Может, зять с дочкой приедут и она встретит их на улице?
Заперев дверь на один замок – кому нужно ветхое барахло увядающей старухи! – Клавдия Петровна стала спускаться вниз. Это всегда доставляло ей кучу хлопот. Лифт капризничал как пьяный слесарь. Хочу – работаю, не хочу – не работаю. Находясь в квартире, она за четыре часа ни разу не услышала, как натянулись, громыхнув, тросы. Значит, можно не утруждать себя, не нажимать кнопку. Потеря времени.
Ковыляя между вторым и третьим этажом, она услышала, как хлопнула входная дверь. Кто-то вошел в подъезд, но шагов не было слышно. Удивленная старушка даже остановилась, потом чуть прошла вперед, уже почти добралась до почтовых ящиков и с замиранием сердца услышала шорох за трубой мусоропровода.
Медленно ступая по ступеням, Клавдия Петровна скосила взгляд в сторону шахты. Из-за трубы торчала пола куртки. Она подрагивала, словно хозяин ее находился в треморе. Так дрожит кошка, перед тем как кинуться на воробья.
«Бомжи проклятые!.. – стараясь отогнать от себя страх, подумала Клавдия Петровна. – Что здесь-то ему нужно?»
Она уже проходила мимо шахты, и ее слух, не слабеющий с годами, уловил дыхание, едва различимое в тишине подъезда. В нем было что-то настолько отталкивающее, что старушка собралась с силами и постаралась побыстрее спуститься вниз. Лишь вдохнув полной грудью уличный воздуха, она успокоилась и почти сразу забыла о своем не очень приятном спуске с лестницы.
Клавдия Петровна вспомнила об этом через десять минут, когда удачно вклинилась в разговор со старушками, сидевшими у подъезда, и вновь увидела эту куртку.
Распахнулась дверь подъезда, и из нее вышел человек. Воротник его куртки был поднят.
Клавдия Петровна, повидавшая на своем длинном веку всякое, почувствовала, как ее обдало морозом. Не поднимая с колена руки, она перекрестилась на уровне живота.
На нее глянули мутные глаза. Их цвет определить было невозможно – лишь желтый ядовитый белок и черный зрачок, расширенный до предела. Человек лишь провел взглядом по Клавдии Петровне, но она мгновенно почувствовала тяжесть внизу живота и холод на сердце.
– Клава, что с тобой? – озабоченно закудахтала старушка, сидящая напротив. – Маша, ну-ка, достань немедля нитроглицерину!
Клавдия Петровна отмахнулась, встала и сказала:
– Должно, давление. Пойду до дому.
Подъем занял в два раза больше времени, чем спуск. Уже подходя к своей квартире, она различила то, чего не слышала, когда спускалась. На лестничной площадке едва слышно звучала музыка. Это означало, что дверь какой-то квартиры не прикрыта.
Любопытство перебороло страх.
Любопытство перебороло страх. Клавдия Петровна поднялась на этаж выше своей квартиры и с удивлением обнаружила, что приоткрыта дверь, за которой жил ее бесшабашный сосед Андрей Вирт. Гости в его квартире не переводились так же, как тараканы в хрущевке. Было удивительно другое. Дверь не заперта, а внутри, не считая музыки, которая, кстати, смолкла к моменту подъема старушки на этаж, стояла тишина.
И она вошла…
Клавдия Петровна не помнила, как добралась до своей квартиры, легла на диван и взяла в руку телефонную трубку. Очнувшись, она так и не смогла восстановить хронологию событий. Перед ее глазами, смешиваясь одна с другой, стояли две картины: истерзанный труп соседа и грязная куртка, исчезающая за углом дома. Посредине этого страшного импрессионистского наброска горели глаза, отливающие тухлым яичным желтком.
– Выходит, старая видела убийцу, не так ли? – подытожил рассказ Черникова Стариков.
– Этого никто не говорил, – возразил Никитин. – Она заметила лишь мужика, облик которого пошатнул ее нервную систему. Из этого не следует, что он – убийца, и нам надо главным принципом розыска избрать желтые глаза и серый плащ.