- Круговорот жизни, Гарри.
По словам Ади, самым волшебным животным среди нас была вода. Окаванго тоже была живым существом. В детстве он прошел ее с отцом по всей длине, они несли с собой только спальные мешки. Он знал Окаванго вдоль и поперек, испытывал к реке нечто вроде романтической любви. Ее поверхность была щекой без пор, которую он часто легонько поглаживал.
Но, кроме того, он испытывал по отношению к реке нечто вроде чувства сдержанного благоговения. Уважение. Говорил, что в речных глубинах таится смерть. Голодные крокодилы, разъяренные бегемоты - все они были там, в темноте, только и ждали, когда ты споткнешься. Бегемоты убивали пятьсот человек в год - Ади постоянно вдалбливал это мне, и спустя много лет я слышу его голос: «Никогда не заходи в темную воду, Гарри».
Однажды ночью возле костра гиды и охотники обсуждали реку, громко рассказывали истории о том, как ее переехали, пересекли вплавь и на лодке, как ее боялись - все перекрикивали друг друга. Я всю ночь слушал эти рассказы о мистике реки, о ее сакральности и таинственности.
Раз уж речь зашла о таинственности... В воздухе витал аромат марихуаны.
Рассказы становились всё громче и глупее.
Я спросил, можно ли мне попробовать.
Все заржали:
- Вали отсюда!
Уилл посмотрел на меня с ужасом.
Но я не собирался отступать. Начал настаивать. Сказал, что у меня есть опыт.
Все оглянулись:
- Неужели?
Я похвастался, что недавно мы с Хеннерсом купили два блока «Smirnoff Ice» по шесть бутылок в каждом и пили, пока не отключились. Кроме того, Тигги часто разрешала мне пригубить из ее фляги во время походов. (У нее всегда была при себе сливовая настойка). Некоторые факты касательно своего опыта я решил утаить.
Взрослые обменялись лукавыми взглядами. Один из них пожал плечами, свернул новый косяк и передал его мне.
Я сделал затяжку. Закашлялся, рыгнул. Африканская трава оказалась намного забористее, чем итонская. И приход от нее больше.
Ну ладно, я ведь - мужчина.
Нет, на самом деле я - по-прежнему младенец.
«Косяк» оказался просто свежим базиликом, завернутым в кусочек тонкой сигаретной бумаги.
Хью и Эмили были старинными папиными друзьями. Они жили в Норфолке, мы часто ездили к ним в гости на одну-две недели летом и на школьные каникулы. У них было четверо сыновей, и нас с ними постоянно стравливали, как стаю питбулей.
Мы играли в игры. Один день - прятки, второй - «Захват флага». Но в какую бы игру мы ни играли, она всегда становилась поводом для масштабной потасовки, победителей не было, поскольку не было правил. Таскание за волосы, выцарапывание глаз, выкручивание рук, удушающие захваты - в любви и на войне все средства были хороши в сельском домике Хью и Эмили.
Как самый юный и низкорослый, я всегда получал больше всего тумаков. Но я всегда усугублял конфликт, всегда нарывался, так что заслуживал всё то, что мне доставалось. Синяк под глазом, фиолетовая царапина, распухшая губа - меня это не волновало. Наоборот. Наверное, мне хотелось выглядеть крутым. Наверное, мне просто хотелось почувствовать хоть что-то. Какова бы ни была моя мотивация, моя нехитрая философия, когда дело доходило до потасовки, звучала так: «Еще, пожалуйста».
Нас было шестеро, и мы скрывали свои притворные битвы под историческими названиями. Дом Хью и Эмили часто превращался в Ватерлоо, Сомму, Роркс-Дрифт. Помню, как мы бросались в атаку друг на друга с криками: «Зулусы!».
Линия фронта часто оказывалась кровной линией, часто, но не всегда. Не всегда Виндзоры воевали против Других. Мы перемешивались и противостояли друг другу. Иногда я воевал на стороне Уилла, иногда - против него. Часто случалось, что один или два сына Хью и Эмили, не обращая внимания на альянсы, разворачивались и бросались на Уилла. Я слышал, что он зовет на помощь, и тут же красная пелена застилала мои глаза, словно в них лопались кровеносные сосуды. Я терял контроль над собой, способность сосредоточиться на чем-либо, кроме своей семьи, страны и клана, бросался на кого-то, на всех. Пинался, бил кулаками, душил, раздавал тумаки.
Сыновья Хью и Эмили не могли с этим справиться. На это не было сладу:
- Заберите его, он - сумасшедший!
Не знаю, насколько эффективным или искусным бойцом я был. Но мне всегда удавалось отвлечь внимание, чтобы Уилл смог отступить. Он осматривал свои раны, вытирал нос и снова бросался в гущу битвы. Когда потасовка, наконец-то, благополучно заканчивалась, и мы вместе ковыляли прочь, я всегда испытывал сильный прилив любви к нему и чувствовал, что он меня тоже любит, но мы не могли избавиться от некоего смущения. Я был вдвое меньше Уилла и вдвое легче. Я был младшим братом, это он должен был меня спасать, а не наоборот. Со временем потасовки набирали обороты. Был разешен стрелковый огонь. Мы кидались друг в друга римскими свечами, делали противотанковые реактивные ружья из тубусов от мячей для игры в гольф, устраивали ночные битвы, в которых двое из нас защищали каменную огневую точку посреди открытого поля. До сих пор помню запах дыма и слышу свист ракеты, летящей в жертву, чьи единственные доспехи - пуховик, шерстяные рукавицы, возможно - защитные лыжные очки, а часто не было и их.