- Он - лжец. Это неправда.
- Понятно. Как бы там ни было, этот редактор собирается навсегда закрыть фотографию в своем сейфе. Но взамен он хочет встретиться с тобой и объяснить, что твои действия разрушительны. Хочет дать тебе жизненный совет.
- Отвратительно. И коварно. На самом деле это просто дьявольский план, ведь если я соглашусь на эту встречу, я тем самым признаю свою вину.
- Верно.
Про себя я подумал: «После Рехаббер Кукс всем им этого от меня и нужно. Она попала в яблочко, и теперь ее конкуренты следуют по проторенному пути».
Когда это закончится?
Я успокаивал себя, что у редактора ничего нет, что он просто закидывает удочку. Должно быть, до него дошли какие-то слухи, и теперь он хочет их проверить. Я сказал себе, что нужно стоять на своем, а придворному ответил, что журналист блефует, категорически опроверг обвинения. И главное - отказался от предложенной встречи.
- Я не собираюсь поддаваться шантажу.
Придворный кивнул. Будет сделано.
Конечно...недавно я нюхал кокаин. На чьей-то даче, это был уик-энд охоты, мне предложили дорожку, потом я сделал еще несколько. Радости это принесло мало и не сделало меня особо счастливым, хотя окружающим казалось иначе, но благодаря кокаину я почувствовал себя по-другому, это и была главная цель. Почувствовать себя по-другому. Я был глубоко несчастным семнадцатилетним парнем, который что только ни пробовал, чтобы изменить существующий порядок вещей.
Во всяком случае, именно это я себе говорил. В те времена я мог обманывать себя без особых усилий, так же, как придворного.
Но сейчас я понял, что игра в кокаин не стоит свеч. Риск намного превышал выигрыш. Риск разоблачения, перспектива испортить бабушкин Золотой юбилей, прогулки по острию ножа с безумной прессой - всё это того не стоило.
Есть и хорошие новости - я сыграл отлично. Я сказал, что журналист блефует, и он замолчал. Как я и подозревал, у него не было никакой фотографии, и когда его ставка не сработала, он отступил. (Не совсем. Он отступил в Кларенс-Хауз, где подружился с папой и Камиллой). Я стыдился своей лжи. Но и гордился ею. В затруднительном положении, в пугающем кризисе, я не чувствовал никакой безмятежности, как бабушка, но, по крайней мере, мне удалось ее изобразить. Я изобразил ее суперспособность - ее героический стоицизм. Мне было жаль, что пришлось рассказать придворному небылицу, но альтернатива была в десять раз хуже.
Так что...хорошая работа?
Может быть, я все-таки не был подкидышем.
Во вторник, в кульминационный день юбилея, миллионы людей наблюдали, как бабушка едет из Дворца в церковь. На торжественный благодарственный молебен. Она ехала с дедушкой в золотой карете - каждый квадратный дюйм блестел золотом. Золотые двери, золотая крыша, всё это великолепие венчала золотая корона, которую держали на вытянутых руках ангелы из сияющего золота. Карету построили за тринадцать лет до Американской революции, и она до сих пор прекрасно ездила. Когда бабушка и дудушка неслись в карете по улицам, где-то вдали огромный хор грянул коронационный гимн: «Возрадуйся! Возрадуйся!». Мы так и делали! Мы радовались! Даже у самых заклятых противников монархии мурашки шли по коже.
Кажется, в тот день был ланч, и званый обед, но всё это немного разочаровывало. Все признавали, что главное событие произошло прошлым вечером в саду Букингемского дворца - это был концерт величайших музыкантов столетия. Пол Маккартни спел «Ее Величество». Брайан Мэй спел на крыше «Боже, храни королеву». Многие говорили, что это изумительно. Как чудесно, что бабушка - такая модная, такая современная, разрешает и действительно наслаждается этим современным роком.
Сидя позади нее, я тоже невольно об этом думал. Я смотрел, как она притопывает ногой и время от времени покачивается, мне хотелось ее обнять, но, конечно, я этого не сделал. Об этом не могло быть и речи. Я никогда ее не обнимал и не мог представить себе обстоятельства, при которых мне могли бы это позволить.
Существует знаменитая история о том, как мама попыталась обнять бабушку. Это был скорее выпад, чем объятия, если можно верить словам очевидцев. Бабушка увернулась, чтобы избежать прикосновения, и всё закончилось очень неуклюже - с отведенными глазами и бормотанием извинений. Каждый раз, когда я пытался представить себе эту сцену, мне это напоминало предотвращение карманной кражи или отбирание мяча в регби. Наблюдая, как бабушка зажигает под музыку Брайана Мэя, я задавал себе вопрос, пытался ли папа когда-нибудь ее обнять? Наверное, нет. Когда ему было пять или шесть лет, бабушка бросила его, уехала в королевское турне на несколько месяцев, а вернувшись, крепко пожала ему руку. А от дедушки он, наверное, никогда не получал и этого. Дедушка был так замкнут, так занят путешествиями и работой, первые несколько лет жизни папы он вообще редко с ним виделся.