Вот как сглазила, после последнего абзаца вопросов появилось больше, чем ответов. Я говорю и думаю на траарнском языке или здесь в ходу русский? Для меня все звучит как родная речь. Но ладно язык, понимаю и хорошо, могло бы быть куда хуже. А вот что за оговорка про «детенышей»? Это королева так не любит своих детей или здесь принято их так называть? Детеныш человека… Хм, тогда женщина получается самкой человека.
Но больше всего меня радовала и пугала заметка о том, что король не может принудить меня к близости. Все же я не готова лечь в постель с тем, кто мне не знаком. Хотя если быть честно до конца, то я скорее не готова лечь с тем, кто ненавидит прежнюю хозяйку моего тела. А иного вывода из обстоятельств своего пробуждения я сделать не могу — Мэврис явно что-то натворила. Вот только, если король в «сложной ситуации», то кто может помешать ему проигнорировать все прежние договоренности? Даже в наше земное просвещенное время некоторые исповедают фразу, что «жену невозможно изнасиловать». Ибо супружеский долг и все такое. Надеюсь, у короля есть фаворитка.
Глубоко вдохнув, я про себя проговорила: «Итак, я в другом мире». Вроде звучит неплохо. Попробую вслух:
— Я в другом мире. На полгода.
Мда, звучит не очень хорошо.
Завозившись, я решила выбираться из-под одеяла, пока не уснула. И только чудом заметила еще две строчки:
«И помни, я, то есть ты, до безумия любишь не только Умфру, но и Шелтиса».
Хм, если это имена ее детей, то кто из них кто? Мальчик и девочка, или девочка и девочка, или мальчик и мальчик? Как же сложно в чужом мире. Хотя что это я? Умфра определенно девочка, а Шелтис мальчик. С этим попаданием последний ум потеряешь.
«Ты могла бы попасть не в королеву, а в прачку», шепнул здравый смысл и я с ним согласилась. Могло быть хуже, но не случилось. А значит есть повод для праздника. Не успела я додумать праздничную мысль до конца, как двери, через которые гордо вышел король, распахнулись без стука. Это кто же это так нагло входить к королеве?
«Кто-то» был высоким блондином с пронзительно зелеными глазами, породистым лицом и чуть оттопыренными ушами. Последние как-то резко диссонировали с остальным великолепием.
— Его Величество желает…
Но я сразу же его оборвала:
— А теперь выйди и войди нормально.
— Что?
— Входя в мои покои следует стучать, — мягко, как маленькому ребенку пояснила я, — и дожидаться разрешения войти. Иначе может произойти конфуз.
Блондин оторопело моргнул, развернулся и вышел. Затем снова без стука открыл дверь и сдержанно заметил:
— Но перед вашей спальней малая гостиная, вы же не услышите.
— То есть то, что вы вломились в мою спальню вас не смущает? — я приподнялась на локтях и одеяло, вместе с частью сорочки сползло.
— Но ведь раньше…
— А сегодня я проснулась совсем иной, — поставила я точку.
Надеюсь, это не местный Ришелье, а то может неловко выйти. С другой стороны, не слишком-то это умно — вваливаться в спальню королевы. Это неприлично со всех ракурсов, даже если говорить о крошечных земных квартирках. Но, с другой стороны, он мог иметь определенные привилегии… У меня сейчас голова лопнет.
— Тогда я подожду Ваше Величество в гостиной, — он коротко поклонился и закрыл двери.
— Я только хотел сказать, что Его Величество желает, чтобы вы забрали Шелтиса, он изволил, — блондин удушливо покраснел, — он изволил покакать на важные бумаги.
«Кажется, я догадываюсь, отчего королева так любит этого Шелтиса. И это явно не ребенок».
А мое величество, глядя в закрывшуюся дверь, вдруг до крайности четко осознало — осмотр апартаментов не выявил гардеробной. Мне что, в простынку завернуться? И сказать, что у нынче в моде Древний Рим?
Вот только Рим, что Древний, что современный остались где-то черт знает где. От этого стало еще грустней. Со стороны трюмо донесся смешок. Ага! Я три секунды оказалась на пуфике перед трюмо и потребовала показать мне гардеробную.
— Ты же должно знать, — добавила я.
— Во-первых, я хоть и дух, а осознаю себя мужчиной. Во-вторых, ты не моя хозяйка и приказывать мне не можешь, — глумилась надо мной эта кошачья морда. — В-третьих, я и есть гардероб. Ты в мире магии, крестьянка.
У меня от возмущения аж горло перехватило:
— Почему это я крестьянка?!