А Эйранов меня постоянно теребил со всякими мелочными справками, к тому же я формально подчинялся не ему, а начальнику техотдела района Итину и был только прикреплен к участку Эйранова. Вот почему я ответил Ване, что приду через полчаса.
Вдруг снова подбежал Стахевич:
— Товарищ начальник, наш начальник вас требует немедленно. Он очень сердитый. Очень важное дело.
Пришлось бросить работу и пойти.
— … вашу мать! Я не хочу, чтобы из-за вас меня расстреляли! Я вас сам отдам под суд военного трибунала!
Эйранов, всегда корректный, интеллигентный, уравновешенный, и вдруг матерится столь неистово. Он своих техников никогда так не крыл. Я буквально опупел.
— Покажите немедленно, немедленно все новые точки! — вопил он. — Терехов арестован! Завтра его расстреляют! — вторил в тон Эйранову его заместитель Мирер.
Я повел их показывать колья, расставленные рекогносцировщиками. А ведь еще накануне я предлагал Эйранову выделить техника, чтобы показать ему все точки, которые он должен был строить. Но вчера Эйранов сказал, что успеется, а сегодня вдруг такая гонка.
По дороге Мирер мне объяснил, что получен приказ начальника ПС-5 Богомольца: старшего прораба Терехова за срыв задания командования фронта с работы снять и арестовать, предать суду военного трибунала.
За что? Почему? Терехов был лучший старший прораб нашего района, энергичный, твердый, знающий и любящий свое дело человек. В чем же его вина?
Я уже упоминал, что Эйранов мастерски составлял сводки. Он показывал готовность огневых точек понемногу, иногда оставлял одну-две в запасе, иногда, смотря по обстановке, забегал впереди показывал готовыми те точки, которые едва-едва были начаты.
А Терехов не придавал особого значения сводкам и давал готовность точек так, как оно было на самом деле. Он три дня подряд не показал ни одной законченной. И как раз в эти дни один из его техников — ужасный растяпа Арсеньев при установке бетонного колпака упустил его в Дон и три дня затем вытаскивал.
Богомолец обычно подписывал общие сводки по всем четырем районам, не читая. Но тут, получив грозную бумажку о медленных темпах строительства оборонительных рубежей, он потребовал сводки за последние три дня и решил, что Терехов ничего не делает. Если бы он потребовал за четыре дня, то увидел бы, что Терехов показал сразу восемь точек. Но этого Богомолец сделать не догадался и тотчас же продиктовал вышеупомянутый убийственный приказ.
Зеге помчался в штаб ПС-5 выручать Терехова. Но было уже поздно. Начальник Особого отдела капитан Карташов, который абсолютно ничего не делал, поспешил отправить приказ по инстанции дальше.
Богомолец понял, что перехватил через край, и разрешил Зеге временно оставить Терехова на прежней должности. Никто злополучного старшего прораба не арестовывал, но два месяца он жил под дамокловым мечом и официально считался находившимся под следствием, хотя никогда никакого следствия не проводилось.
В 20-х числах июля мы всем районом неожиданно снялись из обоих Казачьих, оставив там одну бригаду заканчивать огневые точки, и переехали в большое село Елец-Лозовку, находившееся в 25 километрах к югу от Задонска по направлению к Воронежу и километрах в 10 к востоку от Дона.
Рубеж тут уже был отрекогносцирован работниками нашего Управления, которое теперь стало именоваться УВПС-100 (Управление военно-полевого строительства). А наш район получил мудреное наименование УВСР-341 (Участок военно-строительных работ).
Передний край нового рубежа был повернут не на запад, а на юг и шел по оврагам между реками Доном и Воронежем. Таким образом, врага теперь ждали с юга, то есть из города Воронежа, и следовательно, слухи о его взятии немцами косвенно подтвердились, хотя в газетах об этом никогда не было напечатано.
Отдаленная канонада из-за Дона и с юга слышалась не переставая, черные клубы дыма поднимались на горизонте там и сям. Немецкие самолеты почти беспрепятственно летали целыми стаями, направляясь бомбить тыловые города: Мичуринск, Грязи, Тамбов, Моршанск. Я был свидетелем нескольких воздушных боев, о результатах которых уже рассказывал.
Мимо села постоянно передвигались пехотные части, но пушек и техники не было видно. Зачастую шли раненые, иногда по нескольку десятков сразу. И все они были ранены в руки. Я понял, что только такие могли передвигаться самостоятельно.
Однажды в село заехала заблудившаяся машина без горючего и с тяжело раненными. Меня поразил трупный запах, исходивший от них. Цецилия Ивановна принялась их энергично перевязывать и извела все бинты. Один совсем молодой лейтенант с бурым лицом был ранен в живот; несчастный кричал, стонал и беспрестанно крыл всех и вся, в том числе и великого Сталина.