С победоносным видом, точно подвиг какой-нибудь совершил, Сергей Сергеич проследовал обратно к столу и снова уткнулся в газету.
Тогда только я пришла в себя и тихо сказала:
— Траву вовсе не надо было опрокидывать перед обедом. Ею нужно омывать конечности…
Но было уже поздно: букет «с далеких горных лугов», поболтавшись немного на кусте сирени, упал вниз.
Мария Федоровна, утешая, гладила меня по руке.
— Сережа! Ну кто поверит, что твоя мать педагог? И что сам ты учишь молодых людей уму-разуму? Никакой выдержки, никакой! Девушка с лучшими намерениями…
— Вот именно, с лучшими… — жалобно проговорила я.
— Благими намерениями куда дорога вымощена? В ад! Прямехонько в ад…
— Мы с мамой хотели… Я каждый день буду за вами ухаживать. Прямо с утра до вечера…
— За мной? Ухаживать?
— Ну да! Это мы с мамой решили.
Сергей Сергеич оторвался от газеты:
— С утра до вечера, говорите? Да? Целый день? А вы что же, нигде не учитесь?
— Нет, не учусь…
— И не работаете?
— Я не работаю…
— Угу-у… — протянул он.
Покосился на мои новые лакированные туфли, потом подергал себя за ухо и спросил:
— А это у вас… что? Красные подсолнухи? Или солнце в час заката?
— Это клипсы… — растерянно ответила я. И для чего-то добавила: — У нас таких не бывает.
— У нас не бывает? — удивился Сергей Сергеич. — А вам откуда же привезли? С того света? — Он сердито постучал ложкой о тарелку. — Маму, между прочим, ученицы навещают. Да, навещают… — И ехидно добавил: — В свободное от занятий время!
— Сережа, ты в институт опоздаешь в конце концов! — воскликнула Мария Федоровна. — Она ведь не знает, что у тебя характер вулканического происхождения. Не знакома еще с тобой.
И, притягивая меня за руку к дивану, тихо, как заговорщица, прошептала:
— Мне приятно, что ты пришла. Только ведь трудно будет со мной.
Мария Федоровна вдруг перешла на «ты».
— Мне не трудно!.. Честное слово, не трудно! — не глядя на доцента, поспешила я заверить Марию Федоровну. — Так мы с мамой решили.
Он в это время торопливо натягивал пиджак и одновременно запихивал бумаги в портфель. Подошел к матери, поцеловал ее в лоб и вдруг, повернувшись ко мне, спросил:
— Вас как зовут?
— Меня? Эльвирой…
— Ах, Эльвирой! Я так и думал…
…Очень скоро я поняла, что моя помощь вовсе не нужна Марии Федоровне. Старую учительницу навещали влюбленные в нее ученицы — и те, которые еще учились, и те, которые уже окончили школу. Учениц было много, каждый раз приходили все новые. И непременно начинались вопросы: «А как тебя зовут? А где ты, Эльвира, учишься? А где ты работаешь?» Узнав, что я нигде не учусь и нигде не работаю, ученицы пожимали плечами, покачивали головами… А одна даже фыркнула. Это была Лена Сигалова. Потом уж я узнала, что она вообще фыркает при каждом удобном случае.
Лена была единственная из всех учениц, которая приходила к Марии Федоровне ежедневно. У нас с Леной было много общего: она, как и я, окончила школу в этом году; как и я, засыпалась на экзаменах в институт. Так что вполне могла бы не фыркать!
Недобрав на экзаменах в мединституте двух баллов, Лена, кажется, горевала не долго. Она поступила работать в больницу. Это ей Мария Федоровна посоветовала.
— Она была моей любимой ученицей, — сказала Мария Федоровна. — Правда, училась, как это у нас говорят, не на круглые пятерки. С грамматикой была не в ладах, с запятыми не управлялась. Они-то как раз и подвели ее… Но я обожала вызывать Лену к доске. И спорить с ней! Дискутировать…
«Любить и вызывать к доске — это несовместимо! — подумала я. — И спорить? Прямо на глазах у всего класса?»
— Она книги как-то по-своему понимала. Раззадорю ее, бывало, а потом слушаю с удовольствием, как она горячится, доказывает, — продолжала Мария Федоровна. — Да… Не всегда, знаешь ли, отличники самыми любимыми учениками бывают. — Мария Федоровна, наклонив голову, помолчала немного: дала мне время поразмыслить. А потом, точь-в-точь как на уроке, спросила: — Тебе это ясно?
Однажды я поинтересовалась:
— Лена, а кем ты будешь?
— Пока санитаркой, — ответила она.
— Санитаркой?!
Я вспомнила, как мама часто говорила папе: «Ты бы, конечно, хотел искалечить ее жизнь? Сделать из нее токаря, слесаря… Или какую-нибудь там санитарку!»
У Лены, однако, вид был не «искалеченный». Она мурлыкала себе под нос очередную модную песенку из кинофильма.
— Почему ты не переждала год? — спросила я. — А потом бы опять в институт…
— Мне нельзя пережидать, — ответила Лена. — Я деньги должна домой приносить: или стипендию, или зарплату. Отца нет. И двое братишек маленьких… Такое вот дело.
Я недоверчиво оглядела Лену. Мне нравились ее платья — простые, сшитые со вкусом, но без всяких претензий. Они шли к ее задиристому личику и спортивной фигуре. Лена поняла мой взгляд.
— Платья я сама шью. Портнихи дорого берут. Ну раз, думаю, такое дело — сама научусь шить. И научилась. Ничего, да?
Лена двумя пальцами приподняла край юбки и гордо прошлась по комнате.
— И прическа у тебя по последнему слову, — высказалась я словами Риммы Васильевны.
— По последнему слову? — Лена фыркнула. — Да я под мальчишку с пятого класса стригусь.
— Подтверждаю, — сказала Мария Федоровна. — Так что мода эта, вероятно, от Лены пошла.
Бывшая любимая ученица приходила к Марии Федоровне прямо с работы. Она, как хозяйка, придирчиво оглядывала комнату и тут же начинала вытирать клеенку, подметать пол. Я старалась помогать ей.
— Сколько крошек на столе! Будто для голубей насыпали… Сколько пыли на полу! — приговаривала она.
А я помалкивала… Ведь не могла же я сознаться, что только недавно убирала комнату и даже умудрилась выпачкать руки и платье. Лена не надевала передник, не засучивала рукава — и все же оставалась такой чистенькой, словно не касалась тряпки и веника. Потом она ставила Марии Федоровне термометр, хоть и это я успевала сделать до ее прихода. Мария Федоровна оправдывалась передо мной:
— Ничего, измерим еще раз. Доставим ей удовольствие.
Лена шла на кухню и принималась готовить обед. Я хотела помочь ей — и все делала невпопад. Но она не сердилась, а только подмигивала мне своими подвижными серыми глазами:
— Соль нужна, безусловно. Но только попозже. И не целая ложка, а совсем чуточку — на кончике ножа. Влюбилась ты, что ли?.. И лук пригодится. Да не в кожуре ведь его варить. Дай я очищу, а то вся исплачешься.
И она «раздевала» луковицу так проворно, так быстро, что ни одна слезинка не успевала появиться в глазах.
Работа у Лены шла как-то легко и весело, без всякого напряжения. Смотреть было приятно… И немного завидно.
Да, моя помощь не нужна была Марии Федоровне. Совсем не нужна… И все-таки она просила меня приходить. Каждый вечер, прощаясь, она говорила:
— Завтра жду тебя, Вира. Если сможешь, обязательно приходи. Мне с тобой легче будет. — Склонив голову набок, она немного выжидала и потом спрашивала: — Тебе это ясно?
Нет, тогда мне еще не было ясно, зачем звала меня к себе Мария Федоровна. И только сейчас, два года спустя, я, пожалуй, кое-что поняла.
Вернувшись с кухни, Лена говорила:
— Ну, мы с Эльвирой приготовили обед. Теперь отдохнуть можно.