Власти, прочитавъ прошеніе, изумилась безкорыстію и великодушію выжиги-подрядчика.
-- Пупикусъ! спрашивали его члены строительной коммисіи, стоявшіе на фамильярной ногѣ съ Клопомъ: -- что съ тобою?
-- Медальку получить захотѣлось. Жена все глаза колетъ.
Пожертвованіе было, конечно, принято. Получилъ Клопъ и благодарность, и отсрочку. Послѣдняя для него была самымъ главнымъ. Имѣя въ своемъ распоряженіи казармы на цѣлый лишній годъ, онъ разобралъ часть постройки, открылъ новый путь и землю перевезъ къ провалу не далекой, окольной дорогой, а по прямой линіи, что обошлось ему необыкновенно дешево. На этой перевозкѣ онъ жирно заработалъ.
-- Ишь, плутъ, спохватилась прозрѣвшая власть: -- какую штуку откололъ!
-- Шельма! досадовали подрядчики. А Клопъ смѣялся самодовольно, нотиралъ руки и набивалъ карманъ. Но карманъ Клопа, какъ и карманы всѣхъ подрядчиковъ, былъ похожъ на бочку Данаидъ: что ни входило туда, тотчасъ же и уходило на затыканіе широкихъ дыръ по прежнимъ подрядамъ.
Нѣсколько мѣсяцевъ мнѣ отлично служилось у Клопа. Жалованье получалъ я хорошее. Правда, получалъ я его не всегда вовремя, но за то, когда водилась деньга, я бралъ разомъ за два, за три мѣсяца. Службы и дисциплины я почти не чувствовалъ. Работать приходилось очень рѣдко. Счетныхъ книгъ Клопъ не имѣлъ, по той естественной причинѣ, что идеалъ счастья для Клопа составляло жить безъ разсчета. Отписывался же мой принципалъ очень рѣдко. Большую часть корреспонденціи онъ бросалъ въ ящикъ изящнаго письменнаго стола нераспечатанною. Онъ какъ-то узнавалъ содержаніе получаемыхъ писемъ по наружной ихъ оболочкѣ; повертитъ, бывало, письмо въ рукахъ, посмотритъ на печать, захохочетъ, и швырнетъ въ ящикъ.
-- Отъ залогодателя дурака. Для чего читать и къ чему отвѣчать? Я вѣдь знаю, что онъ требуетъ преміи за залогъ, или освобожденія залога. И онъ знаетъ напередъ мой отвѣтъ: "Вышлю, освобожу при первой возможности". А это отъ кредитора? Ну, этотъ и совсѣмъ глупъ. Я съ глупцами и переписываться не намѣренъ.
Но, постепенно, мое положеніе дѣлалось неловкимъ. Чѣмъ болѣе Клопъ благодушествовалъ со мною, тѣмъ болѣе я чувствовалъ угрызеніе совѣсти, что ѣмъ даровой хлѣбъ.
-- Хоть бы этотъ человѣкъ капризничалъ со мною, пожаловался я какъ-то въ присутствіи моей супруги: -- я бы нѣсколько утѣшился хоть тѣмъ, что мнѣ платитъ богатый чудакъ за удовлетвореніе его капризамъ, а то онъ вѣчно смотритъ мнѣ въ ротъ, какъ своему дядькѣ, а я вѣдь отлично сознаю, что ему не приношу пользы ни словомъ, ни дѣломъ.
-- Въ какой кацапской книжкѣ ты вычиталъ эту совѣстливость? срѣзала меня жена, сверкнувъ глазами.-- Бери, благо даютъ. Ты всѣмъ и всѣми недоволенъ: не даютъ -- плохо, даютъ -- тоже плохо.
Я пересталъ жаловаться, но не переставалъ чувствовать двусмысленность своего положенія. А потому чрезъ нѣкоторое время, улучивъ удобную минуту, откровенно высказался моему принципалу.
-- Маркъ Самойловичъ, я служу у васъ сложа руки; я просто дармоѣдничаю. Мнѣ это непріятно. Отказаться отъ васъ мнѣ почти невозможно: жалованье, которое вы мнѣ даете, единственный рессурсъ мой. Позвольте же мнѣ, по крайней-мѣрѣ, заступить у вашихъ дѣтей мѣсто учителя. Хоть я и не больно ученъ, но для начала могу быть имъ полезенъ.
Мое искреннее предложеніе, повидимому, тронуло Клопа. Онъ какъ-то удивленно посмотрѣлъ на меня.
-- Вы честный молодой человѣкъ, похвалилъ онъ меня, хлопнувъ дружески по плечу.
-- Я съ сегодняшняго дня начну заниматься съ вашими дѣтьми.
-- Гм... А вы развѣ и пофранцузски умѣете? спросилъ онъ меня съ ироніей.
-- Нѣтъ, но... замялся я.
-- А если нѣтъ, то чему же вы моихъ дѣвочекъ учить станете? Вотъ еслибы вы умѣли говорить пофранцузски или танцовать, тогда совсѣмъ другое дѣло. Если за мною останутся новые подряды, я непремѣнно выпишу и француза, и танцмейстера. Я покажу этимъ чванливымъ чиновницамъ, каковы бываютъ жидовочки, непремѣнно покажу.
Я прискорбно опустилъ голову. Мнѣ было досадно убѣдиться, что ничѣмъ не могу быть полезенъ этому еврейскому самодуру. Клопъ понялъ мое молчаніе.