Следующая ступень, - это изучение «Торы» (Пятикнижие). Потом - «Пророки», и, наконец, венец наук, изучение Талмуда с его многочисленными комментаторами, - что начинается, примерно, с 10-11 -летнего возраста и продолжается бесконечно, до гробовой доски, которой, между прочим, у евреев нет, так как хоронят покойников прямо в земле: «из земли ты пришёл - в землю сойдёшь»...
Мальчики отправлялись в хыдер ежедневно, не позже 7-8 часов утра, и оставались там весь день до 8-9 часов вечера, т.е. около двенадцати часов с перерывом лишь на два часа, когда отпускались домой на обед. В зимние вечера ученики поочерёдно должны были приносить свечку для общего пользования. Возвращались все домой с фонарями, весёлой гурьбой, радостные и счастливые, что вырвались хоть на кратковременную свободу из под надзора своих строгих меламедов. Отношение этих последних к ученикам было всегда сурово, а иногда и бессмысленно жестоко: оплеухи и плётка сыпались за дело и без дела; а ученики мстили своим палачам тем, что... лупили козу меламеда, портили его часы, стараясь вообще пакостить своему мучителю всем, чем только возможно, конечно - втихомолку.
По достижении 13-14-летнего возраста обыкновенно заканчивалось учение в хыдере, и либо мальчик бросал совсем хыдерные науки, либо продолжал изучение талмуда в «быс-медресе», (молитвенном доме), соединившись для этого с каким-нибудь ровесником («хавер»), - товарищем одинаково сильным в науках. Эти великовозрастные ученики с утра до глубокой ночи, с перерывом только на время молитв, утренних и вечерних, неистово оглашали воздух зубрением талмуда, являя этим благочестивым занятием предмет зависти для правоверных евреев.
Так продолжались занятия ещё года два-три; затем и перед юношами, и перед их родителями вставал роковой вопрос: а дальше что? Именно у евреев этот вопрос был роковым, потому что для еврейских подростков или юношей поле деятельности было крайне ограничено: какими талантами они не обладали бы, каких премудростей не нахватались, - всё же для них были закрыты все доступы хотя бы к самым скромным постам на службе государственной или общественной. Оставалось одно - продолжение профессии родителей, т.е. мелкая торговля или ремёсла.
Многие, однако, пытались продолжать обычные занятия по изучению талмуда с туманной перспективой прослыть учёным или стать духовным раввином. То и другое обещали, впрочем, довольно эфемерные блага, разве в загробной жизни, но в дальнейшем земном существовании ничего привлекательного не сулили.
Что такое талмуд, и в чём его содержание? По этому вопросу в долготу веков поломано столько учёных перьев и даже боевых копий, пролито столько чернил, а подчас и потоков еврейской крови, что с моей стороны может казаться, по меньшей мере, большой нескромностью соваться в эту вековую распрю с поверхностными суждениями. Я, однако, изучал в своё время талмуд, и хотя не дошёл до больших глубин его схоластической премудрости, имею всё же ясное представление о его поучениях, не только просветлённое житейским опытом современной жизни, научным и умственным кругозором, но и расширенное отрешением от унаследованных предрассудков, связанных с религиозными верованиями и кабалистическими фетишами талмуда. Некоторый критический анализ с моей стороны мне представляется поэтому вполне уместным.
Замечу прежде всего, что в глазах иноверцев, не евреев, талмуду придаётся совершенно несоответствующее ему значение в мировоззрении и обиходе еврейской жизни. Полагают обыкновенно, что правоверные евреи черпают из талмуда непреложные правила для повседневной жизни. Это потому уже не соответствует - да едва ли и соответствовало когда-нибудь - действительности, что между содержанием талмудистских трактатов и разнообразием нашей жизни, в её современном виде, нет ничего общего: с одной стороны омертвелые формулы, из которых давным-давно испарились всякие проблески жизни, - остались мумии в истлевших пеленах, окутанные ворохами туманнейшей софистики; а с другой стороны - бьющая живым ключом современная жизнь в её бесконечных переливах. Какое же тут может быть взаимодействие, влияние или применение? Напротив, талмудист у евреев был синонимом человека, никчёмного в практической жизни.