суетливость человеческой жизни, так прижившуюся среди большинства людей. Тысячи лет люди копошатся, тратя свою жизнь на улучшение её материально-технической стороны и всё более удаляясь от своего первоисточника. А Природа - вот она, как стояла с начала времён, так и стоит, даруя всем желающим свою энергию гармонии. Казалось, сами ветви деревьев, словно бы дыша под порывами ветра, говорили мне, что все наши тревоги и волнения не стоят того, чтобы только ими полностью заполнять свою жизнь. “Нет, вы не правы. - слышалось мне сквозь ветер и бьющиеся о борта нашей байдарки волны, - Это ошибка - растратить весь свой пыл только на сугубо материальное, ведь жизнь - это не только учёба, работа, карьера. Не упустите и иную сторону земного бытия, природную реальность, естественную, всеобъемлющую и вечную (пока существует этот мир) и перед которой неминуемо блекнет любая другая, узкая, личностно-человеческая реальность. Последняя порой является ничем иным, как прочной клеткой для сознания человека. И только, вырвавшись на свободу (слившись с Природой), можно в полной мере осознать всю степень своего рабства и реально оценить масштаб своей зависимости от ложных представлений, навязанных человеку окружающим обществом”. Помню, меня тогда, пожалуй, впервые в жизни не на словах и в мыслях, а на деле, осенило, что природа и есть воплощение подлинной гармонии и совершенства. Она в любое время года абсолютно самодостаточна в отличие от людей, бесконечно занятых ненужными переживаниями, лишними эмоциями, иллюзорными, а порой и ложными, целями, гарантированно обеспечивающими эмоциональный надрыв психики при их достижении. Однако, чтобы почувствовать Природу, слиться с её глубинной сутью, нужно как раз минимум комфорта (никаких отелей, только палатка и всё самое необходимое по минимуму), иначе всё отвлекает от самого процесса единения. В первые часы сплавления по реке мы и с друзьями как-то по-иному стали общаться между собой. Это состояние медленного полёта (что-то схожее есть в ощущениях, когда лежишь на дне байдарки и растворяешься взглядом (только надо не мигать) в бездонной небесной выси), буквально накрыло нас и превратило в кого-то, кто коренным образом отличается от тех, кем мы привыкли быть в обычной (учебной) обстановке. Ближе к вечеру, когда уже начинало смеркаться, мы нашли более-менее подходящее место для ночёвки. Хорошо, что Клязьма довольно широкая и полноводная река (на некоторых её участках можно перевозить грузы даже баржами) с достаточно простыми условиями причаливания, не то, что один из её притоков Мстёрка с труднодоступными и болотистыми берегами (но об этом эпизоде чуть ниже). После того, как байдарки были вытащены на берег, мы все окунулись в обычные походные дела: ставить палатки, рубить дрова, готовить пищу,... На окутавшую нас вскоре кромешную темноту мы даже не обратили внимания, поскольку так проголодались, что, не замечая ничего вокруг, одним махом заглотили всё приготовленное, даже толком и не разобрав, что мы там ели. Насытившись (насколько позволяли запасы), усталые и счастливые, мы завалились спать. Не знаю, как у моих друзей, но у меня звёзды ещё некоторое время беспорядочно кружились в глазах (похоже, что боевые сто грамм водки после первого трудового дня (а пришлось грести несколько часов подряд) их успешно подгоняли). Потом всё разом погасло и я уснул молодецким сном бравого походника. Второй день пролетел примерно также. Да и третий тоже, за исключением одного момента, когда мы приплыли в город Ковров, в котором пополнили наши запасы всего самого необходимого, благо маленький магазинчик располагался непосредственно у реки. А вот завершение этого дня мне особенно запомнилось. Отплыв от Коврова на несколько километров, мы, как обычно, устроились на ночлег. Спать не хотелось, поэтому весь вечер мы решили провести, так сказать, в прощании с походом, ведь завтра нам уже предстояло погрузиться в обратный поезд до Москвы. Поначалу мы долго беседовали, обсуждая различные вопросы по учёбе, позже пошли шутки и анекдоты. В какой-то момент наш штатный бард Шура достал гитару и начал петь. Мы пытались, каждый в меру своих музыкальных способностей, его поддержать. “Кино”, “ДДТ”, “Аквариум”. Музыка и слова этих всенародно обожаемых групп долго лились в нашем мини-концертном зале под открытым небом и только отблески костра порой выхватывали из кромешной темноты возбуждённо-довольные физиономии исполнителей. В какой-то момент дело дошло до особо почитаемой песни Шуры (Борис Гребенщиков и группа “Аквариум”): “Я инженер на сотню рублей, И больше я не получу. Мне двадцать пять, и я до сих пор Не знаю, чего хочу. И мне кажется, нет никаких оснований Гордиться своей судьбой, Но если б я мог выбирать себя, Я снова бы стал собой.” В его голосе внезапно послышались (небывалые ранее при исполнении данной песни) печаль и грусть, постепенно перераставшие в некое недовольство и даже в яростный протест. Вдруг Шура вскочил и со всего размаха как врезал гитарой о ствол стоявшей поблизости сосны. Инструмент вдребезги! А он такой спокойный, словно бы ничего и не произошло. Постоял так пару минут, держа разбитую гитару в одной руке и не отводя от неё своего прощального взгляда, а потом медленно и даже как-то торжественно положил её в костёр. В тот миг мне показалось, что даже нейлоновые струны (с таким трудом купленные в эпоху тотального дефицита), беспомощно повиснув на мощных колках (словно бы страдая от невозможности вырваться из их плена и как-то особенно нелепо болтаясь в жарких объятиях языков пламени), пытались простонать свой последний такт: “За что?”. С каждой минутой лакированный кузов (корпус) инструмента всё больше и больше чернел, не только сам погружаясь в беспросветную темноту, но и затягивая туда же наше (ещё несколько минут назад такое радостное) настроение. Вскоре к нему присоединился и массивный гриф, столько лет ласкаемый пальцами Шуры во время исполнения песен. От неожиданности и столь внезапной смены настроения мы все буквально опешили. Первым очнулся Амбик (сокращенное от армянского имени Амбарцум). - Шура, ты с ума сошёл? Что творишь? Гитара то в чём виновата? Минут десять мы сидели в полной тишине, постепенно осознавая произошедшее. После проникновенных слов БГ, так эмоционально исполненных Шурой, до всех вдруг дошло, что хотим мы этого или нет, но нам придётся возвращаться в суровую реальность, поджидавшую нас после окончания похода. А так не хотелось! Проблема была следующая. Выдуманная М.С. Горбачёвым “Перестройка” (1985-1991 гг.) при некоторых её положительных тенденциях (в частности, именно в этот период были опубликованы почти все запрещённые ранее произведения Пастернака, Платонова, Замятина, Булгакова, романы Ч. Айтматова «Плаха», А. Рыбакова «Дети Арбата», Ю. Дудинцева «Белые одежды») ничего хорошего не предвещала именно для нашей отрасли (оборонная промышленность в те времена попала под программу конверсии и разоружения с естественно из всего этого вытекающими последствиями в виде сокращения рабочих кадров, зарплат, закрытия новых перспективных проектов). - Ладно, проехали. - словно бы подтвердив тезис, что “времена не выбирают, в них живут и умирают” (Александр Кушнер, 1978 г.), выдавил из себя Шура. - Не расстраивайся Амба. Теперь нам меньше груза на себе тащить. Да и старая уже была эта гитара, трудно настраивалась. А тут у неё такой выдающийся финал получился. Надолго запомнится. Давайте лучше в преферанс играть! Предлагаю, как обычно, по копейке за вист. Этот случай, как один из самых ярких из нашего байдарочного похода, мы до сих пор часто вспоминаем. А лет десять спустя после окончания учёбы, во время очередной ежегодной встречи выпускников (кстати, этой нашей традиции недавно исполнилось уже 25 лет) мы подарили Шуре новую гитару. Последний день на маршруте выдался весьма насыщенным. Утром, сразу после старта, окружающая нас картинка вдруг резко переменилась, поскольку мы, наконец-то, добрались до окрестностей посёлка Мстёра, любимца знающих эти места художников-пейзажистов, навеки влюблённых в натуральную красоту. После преследовавших нас на протяжении трёх последних суток низкорослых ив, обильно облепивших все берега Клязьмы, нашему взору предстало нечто невероятное. Идеальные, если смотреть издалека, слегка изогнутые ласковой рукой природы-творца поверхности (сплошь покрытые травой, отливающей оттенками от фисташкового до изумрудного), на которых сплошной стеной стоят, нехотя покачиваясь своими верхушками из стороны в сторону красавицы-сосны, раскрашенные той же рукой в цвета от светло-оливкового до медно-коричневого. Впечатления от смены пейзажа можно сравнить, разве что, с издававшимися ранее в СССР книгами и толстыми журналами (например, “Наука и жизнь”), в которых было много-много чёрно-белых страниц и только где-то в середине вклеена парочка цветных и ярких листиков, запрятанных словно блестящее сокровище в серой траве. Очумев от сочности нахлынувшей картинки, мы даже решили немного изменить маршрут, свернув с “автобана” (полноводной Клязьмы) на “просёлочную” (узкая речка Мстёрка). И, как оказалось, совсем не напрасно. Не прошло и десяти минут, как мы наткнулись на чей-то улов. Три рыбки (каждая примерно по полкилограмма