Товарищи любили эти процедуры выдачи. Но пока они у нас происходили довольно редко и только при крайней необходимости.
После ужина в палатке стало теплее и уютнее. Потрескивали дрова в железных печках, пахло свежей хвоей. Ребята, устраиваясь на ночь, вели разговоры. Оживленно было и в палатках рабочих, слышались шум и смех. Но вот свежий сильный голос, покрывая шум лагеря и тайги, стал запевать «Реве та стогне…». Лагерь постепенно стал стихать, звонкие голоса подхватили «…до долу вэрбы…», и чудная песня солнечной далекой Украины широкой волной понеслась над засыпающей тайгой далекого края. Песни пользовались у нас большой любовью и часто звучали у лагерных костров.
В такие, пока редко выпадающие минуты отдыха мы разнообразили свой досуг игрой в шашки, шахматы, домино. Но особенным успехом пользовались рассказы. Большой спрос был только на «страшные», в которых действительность перемешивалась с вымыслом или была насыщена драматическими сценами. Подобные истории, рассказанные в нашем полотняном домике, в глухой тайге, под шум ветра, всегда как-то действовали на товарищей, и они долго не засыпали, обсуждая услышанное…
Но прошла ночь, уже кончался день отдыха, а наши разведчики не возвращались. Мы стали готовиться к трудному переходу через лежащее впереди болото. Обойти его было нельзя. Оно раскинулось на всю огромную долину и вползло даже на пологие склоны сопок. Ржавое, с колеблющейся над поверхностью испариной, оно внушало невольный страх. Однако переходить его надо было во что бы то ни стало.
Утром первая пятерка лошадей ступила на зыбкую предательскую поверхность. Впереди шла новая разведка, старавшаяся хоть по внешним признакам найти более сухие места. Вслед за ней вели лошадь с легким вьюком, и только затем были пущены остальные. Километра через два кони стали проваливаться по брюхо. Бедные животные с отчаянным напряжением вырывали ноги из вязкой трясины и, застревая в ней, с надрывным храпом валились на бок. Надо было их немедленно развьючивать, чтобы дать возможность им подняться.
Василий, грязный и мокрый, с нечеловеческим усилием растаскивал вьюки и поднимал упавших лошадей. Он как-то помрачнел и стал суровым. Подняв одну упавшую лошадь, он сразу бежал к другой, помогая ей подняться. По его предложению всех лошадей распустили поодиночке, и они сами выбирали дорогу.
К полудню, за пять часов, едва прошли восемь-десять километров. Сделать крайне необходимый привал было совершенно негде. Всюду грязь, вода и трясина. Лошади, обессилев, падали все чаще и чаще. Люди также выбились из сил, а конца проклятому болоту не было видно.
Уже надвигался вечер. Надо было во что бы то ни стало вырваться из болота, найти хоть кусочек сухого места, хоть клочок травы для лошадей.
У меня начался приступ лихорадки. То сильный озноб сотрясал меня всего, то бросало в жар. Голова разламывалась от страшной боли. Спотыкаясь, я брел в полусознании. Хотелось сбросить с себя все свой сумки, патронташи и здесь, прямо в болоте, лечь и ни о чем не думать
Впереди показались какие-то люди. Это встретили нас наши разведчики. По их указанию стали сворачивать вправо. Я споткнулся и упал, окунувшись руками и лидом в холодную, зловонную воду. Товарищи подняли меня и, увидев, что я очень болен, стали развьючивать для меня лошадь. Взобраться на нее я уже не мог. Меня с трудом посадили в седло. Не найдя стремян, я уткнулся головой в гриву и в таком нелепом положении, теряя временами сознание, болтался в седле.
Болото основательно измучило людей и животных.
Жуткий поход по трясине продолжался. Упало две лошади, и казалось, никакие усилия не заставят их встать. Проводники уверяли, что осталось всего полтора-два километра до твердой земли, а там рядом поселок и корм для лошадей. Напрягая последние силы, мы брели по воде.
Мой конь часто спотыкался, и я каким-то чудом держался в седле. Теперь же он вдруг осел на задние ноги, потом рванулся вперед и медленно повалился на бок. Гремя своей амуницией, я опять окунулся в грязь.
Конь больно давил мне правую ногу, подмяв ее под себя. Пока меня вытаскивали из-под коня, сознание прояснилось, и отчаянным напряжением воли я заставил себя встать.
В сумерках виднелась длинная вереница людей и лошадей, растянувшихся по болоту.
Падавших лошадей с трудом поднимали, но вьюки пришлось оставлять на месте с тем, чтобы завтра их подобрать.
Еще последнее усилие, и под ногами стала чувствоваться твердая почва. Какое это приятное ощущение — стоять на земле после изменчивой, мокрой перины болота! Лошади с каким-то остервенелым усилием, храпя и задыхаясь, разбрасывая вокруг комья грязи, вырывались из болота и, выбравшись на берег, сразу останавливались, тяжело вздымая бока.